– Где? – судя по выражению лица, Анж не понял почти ничего.

– Неважно. Отправляйся за двумя лошадьми, свою отдай мне.

– Но…

– Ты хочешь спасти Ири? Тогда делай так, как я говорю.

Анжей несколько секунд смотрел в глаза аристократу, потом медленно кивнул и передал ему поводья. Развернулся – и исчез в полумраке зарождающегося рассвета.

Этьен вскочил в седло и рысью направил коня в сторону центра города.

На улицах наблюдалось чрезмерное для столь раннего часа оживление. Люди спешили смотреть, как сожгут развратницу.

Граф до сих пор не мог понять, как они узнают о грядущих казнях, и, тем более, зачем приходят на них. Но проезжая через большой перекресток, где пересекались три улицы, увидел большой деревянный щит, к которому была прикреплена какая-то бумага. Подъехав ближе, он прочел:

«На рассвете на главной площади города будет сожжена злокозненная ведьма и распутница. В полдень на главной площади будет колесован черный маг и еретик, на Северной площади будет сварен в кипящем масле виновный в ереси и растлении, третьем стане после полудня на главной площади будет распят нелюдь-чернокнижник…»

Дальше Этьен читать не стал – его затошнило. Расписание развлечений для толпы.

И ведь никому из этих людей не придет в голову всей толпой навалиться на церковников, чтобы отбить у них своих детей, сестер и братьев, родителей… Возможно, они и заслужили своим невмешательством такую кару, как Инквизиция? Сами позволяя святошам творить такое с ближайшими своими друзьями, они надеются, что с ними ничего подобного произойти не может. А пока надеются – не пытаются бороться с Церковью.

– Стоят ли они того, чтобы их спасать? – прошептал Этьен самому себе. – Достойны ли эти люди иной судьбы?

– А кто ты такой, чтобы решать, чего они достойны, а чего – нет? – раздался рядом тихий, спокойный голос.

Рядом с остановившим коня, чтобы прочесть объявление, графом стоял невысокий изможденный человек в рясе простого священника. Из-под накинутого капюшона спадали пряди каштановых волос.

В первое мгновение с губ Этьена едва не сорвалось знакомо-привычное: «Благословите, святой отец», но в следующий миг он вспомнил, где находится, и рука метнулась к рапире. Но священник, заметивший движение, грустно покачал головой.

– Не стоит. Иди и делай, что должен. Не ошибись только в выборе стороны. Сойди с коня, граф Этьен.

В этом тихом голосе была такая сила, что он не смог противиться… нет, не приказу – просьбе. Легко спрыгнул на землю, выпустил поводья – под взглядом серых, мудрых глаз опустился на колени перед священником. Тот положил руку ему на голову.

– Благословляю тебя, Избранник. Да будет с тобой Создатель, покуда ты хранишь в себе себя и пока не изменишь себе. Храни тебя Тьма, раз уж Свет не охранил…

Этьен замер, пораженный. Его переполняла Сила. Сила, происходящая от осознания собственной внутренней правоты. Он делал правильное дело и шел по правильному пути, и уверенность в этом текла по венам.

Лишь через несколько секунд он поднял голову, но странного священника рядом уже не было.

Граф вскочил в седло – времени оставалось все меньше и меньше. Он быстрой рысью направил коня в сторону площади и мысленно прокрутил в голове весь разговор со странным священником.

Он не назвал имени Христеса, как полагалось, он не произнес ритуальную формулу о взгляде Бога на каждого, он благословлял именем Создателя – а Христеса Создателем не называли. Богом – называли, а Создателем – нет. Фраза о Тьме и Свете и вовсе была совершенно непонятна.

Впрочем, думать об этом придется позже – Этьен подъехал к главной площади Атана.

В самом центре площади несколько инквизиторов низкого ранга устанавливали столб для сожжений, еще несколько человек собирали какое-то жутковатого вида приспособление из стальных скоб. Клетку с осужденной еще не привезли.

Этьен сбросил плащ, перекинул его через луку седла. После нескольких простых действий Кетары его кожаный колет стал выглядеть так, словно стоил не два серебряных креста, а как минимум – один золотой. Граф выпрямился, поправил серебрёный эфес рапиры – теперь никто не принял бы его за простолюдина.

Теперь можно было проехать к самому эшафоту. Из-за того, что час был ранний, аристократов на площади почти не было, Этьену удалось приблизиться почти вплотную.

Теперь оставалось только ждать, когда привезут несчастную, а пока что он осматривался.

С главной площади виднелись выезды на три улицы. Центральная, начинавшаяся от самой площади, отпадала сразу – до следующего перекрестка было слишком далеко, да и солдат Инквизиции там будет много. Впрочем, сами выезды с площади они перегородят все… но это уже другой вопрос. Налево уходила улица, ведущая к главным воротам Атана – она тоже не подходила, так как пролегала мимо казарм стражи. А вот третья улица вела к большому рынку, где улочек становилось много – там вполне можно затеряться.

На краю толпы раздались крики, звуки ударов бичей – Этьен обернулся.

Окруженная верховыми инквизиторами, на площадь въезжала телега с деревянной клеткой, в которой сидела обнаженная девушка. Она была опутана огромным количеством веревок с шипами, терзавшими тело. Запястья и щиколотки сковывали цепи.

Граф сжал кулаки и стиснул зубы, прогоняя слепую ярость, – надо было действовать спокойно и методично-расчетливо, и пылающий гнев, застилающий сознание, только помешал бы.

Инквизиторы ударами бичей разгоняли толпу, и повозка с осужденной приблизилась к эшафоту. Немногие аристократы, прибывшие посмотреть на казнь, потеснились, давая церковникам проехать.

Этьен напрягся. Если повезет, он хотел вырвать девушку из лап инквизиторов в тот момент, когда ее вытащат из клетки и поведут на эшафот.

Не повезло. Инквизиторы выстроились живым коридором, по которому провели несчастную – с таким количеством натасканных бойцов граф не справился бы. Впрочем, он и не рассчитывал особо на этот вариант.

Ири быстро приковали к стальным скобам возле столба, намеренно дергая за шипастые веревки – девушка несколько раз гортанно вскрикнула. Этьен присмотрелся – и отступавший было гнев едва не затопил его вновь.

Еще вчера утром очаровательную девушку превратили в кусок мяса с руками и ногами. Пальцы были раздроблены в кашу, груди отрезаны, со спины и живота вырезаны широкие ремни кожи, ушей не осталось вообще, от носа – только половина… Судя по крику, язык ей тоже отрезали.

Эмоции ушли в одно мгновение. Остался трезвый, холодный рассудок.

«Эстаи Нархгал, ты здесь?» – спросил он мысленно.

«Да», – немедленно отозвался Меч.

«Скажи, та Сила, про которую ты говорил, способна только разрушать?»

«Предел способен на все. Но его возможности для каждого ограничены способностями и знаниями того, кто его использует».