– И чтобы никто у нас не подсмеивался над председателем, Сэмивел, – сказал мистер Уэллер своему сыну, – а не то я запру тебя в погреб, и тогда мы можем очутиться в таком положении, которое американцы называют «тупик», а англичане – вопросом привилегий.

Сделав это дружеское предостережение, председатель с большим достоинством расположился в своем кресле и предложил мистеру Сэмюелу рассказать какую-нибудь историю.

– Я одну уже рассказал, – отвечал Сэм.

– Очень хорошо, сэр, расскажите другую, – возразил председатель.

– Мы только что рассуждали, сэр, – сказал Сэм, поворачиваясь к мистеру Слитерсу, – о цирюльниках. На эту-вот плодотворную тему я вам коротко расскажу романическую историйку еще об одном цирюльнике, которой вы, может быть, никогда не слышали.

– Сэмивел, – сказал мистер Уэллер, снова приводя часы в резкое столкновение со столом, – обращайтесь со всеми своими замечаниями только к председателю, сэр, а не к частным личностям.

– А если мне разрешат сказать к порядку заседания, – сказал кротким голосом цирюльник и, оглядываясь вокруг с примирительной улыбкой, перегнулся через стол, опираясь на него суставами левой руки, – если мне разрешат сказать к порядку заседания, я бы заметил, что «цирюльники» не совсем соответствуют тому выражению, которое приятно и успокоительно для наших чувств. Вы, сэр, поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что есть в словаре такое слово, как «парикмахеры».

– Да, но предположите, что он не был парикмахером, – вставил Сэм.

– А ты, Сэм, будь парламентарным и называй его парикмахером, – возразил его отец. – В каком-нибудь другом месте каждого джентльмена зовут «почтенный», а здесь каждый цирюльник – парикмахер. Когда вы читаете речи в газетах и видите, что один джентльмен говорит о другом: «Почтенный член, если он разрешит мне назвать его так», – вы понимаете, сэр, что это значит: «Если он разрешит мне поддерживать эту-вот приятную и общую ложь».

Отметим факт, подтвержденный историей и опытом: великие люди возвышаются сообразно с тем положением, какое занимают. Мистер Уэллер в роли председателя проявил такую одаренность, что Сэм сначала не мог говорить и только ухмылялся от изумления, которое сковало его умственные способности, а затем издал протяжный и монотонный свист. Мало того, старый джентльмен как будто даже сам себя крайне изумил, о чем свидетельствовал тихий и сдавленный смех, которым он услаждал себя после того, как высказал сию правильную мысль.

– А вот и история, – начал Сэм. – Жид когда-то молодой парикмахер, который открыл славную маленькую лавку с четырьмя восковыми куклами в витрине – два джентльмена и две леди; у джентльменов синие точки вместо бороды, большие бакенбарды, пышная шевелюра, необыкновенно светлые глаза и удивительно розовые ноздри, у обеих леди – голова, склоненная к плечу, правый указательный палец прижат к губам, а формы прекрасно развиты, и в этом последнем отношении леди пользовались преимуществом перед джентльменами, которым разрешено было иметь только очень маленькие плечи, а дальше они неожиданно заканчивались замысловатой драпировкой. Было у парикмахера также много головных и зубных щеток, выставленных в витрине, аккуратные стеклянные ящики на прилавке, наверху комната для стрижки и весы в лавке, как раз против двери; но главной приманкой и украшением были куклы, и этот-вот молодой парикмахер постоянно выбегал на улицу поглядеть на них и постоянно подбегал к ним, чтобы навести лоск; короче говоря, он так гордился ими, что, когда наступало воскресенье, он всегда грустил и печалился, думая о том, что они закрыты ставнями, и по этому случаю с нетерпением ждал понедельника. Одна из этих кукол была его любимицей предпочтительно перед другими, а когда его спрашивали, почему он не женится, – особенно часто спрашивали знакомые молодые леди, – он, бывало, говорил: «Ни за что! Никогда! Я, говорит, не свяжу себя узами брака, пока не встречусь с молодой женщиной, которая будет такой, как моя мечта, эта-вот прекрасная кукла с белокурыми волосами. Тогда, но не раньше, я, говорит, соглашусь пойти к алтарю!» Все его знакомые молодые леди, у которых были темные волосы, говорили ему, что это грешно и что он поклоняется идолу, а те, которые хоть чуточку походили цветом на куклу, очень сильно краснели и, как было замечено, считали его очень милым молодым человеком.

– Сэмивел! – важно сказал мистер Уэллер. – Один из членов этого общества принадлежит к нежному полу, о котором только что упоминалось, и потому я должен просить, чтобы ты не делал никаких замечаний.

– А разве я их делаю? – осведомился Сэм.

– К порядку, сэр! – возразил мистер Уэллер с достоинством; затем отец заслонил в нем председателя, и он добавил обычным своим тоном: – Сэмивел, погоняй!

Сэм обменялся улыбками с экономкой и продолжал:

– Молодой парикмахер заявлял об этом в течение полугода, а потом встретил молодую леди, которая была точной копией прекрасной куклы. «Ну, говорит он, – все кончено. Я – раб!» Молодая леди оказалась не только копией прекрасной куклы, она была очень романтична, так же как молодой парикмахер, и он сказал: «О! Какое сродство душ! Какое излияние чувств! Какое взаимное понимание!» Молодая леди, конечно, говорила не много, но выражалась приятно, и вскоре после этого пришла навестить его с их общим другом. Парикмахер бежит ей навстречу, но она, увидев кукол, меняется в лице и начинает ужасно дрожать. «Посмотрите, моя милая, – говорит парикмахер, – вот еще изображение в моем окне, но здесь оно не лучше, чем в моем сердце!» – «Мое изображение!» – говорит она. «Ваше!» – отвечает парикмахер. «Ну, а это чье изображение?» спрашивает она, показывая на одного из джентльменов. «Ничье, моя милая, говорит он, – это только мечта». – «Мечта! – кричит она. – Это портрет, я чувствую, что это портрет, и это-вот благородное лицо должно принадлежать военному!». «Что я слышу!» – восклицает он, взъерошивая свои кудри. «Уильям Гибс, – говорит она очень твердо, – об этом больше ни слова! Я, говорит, уважаю вас, как друга, но мои чувства направлены на это мужественное чело». «Это, – говорит парикмахер, – полный крах, и в нем я вижу перст судьбы. Прощайте!» С этими словами он врывается в лавку, отбивает кукле нос щипцами для завивки, растапливает ее в камине и с тех пор не улыбается.

– А молодая леди, мистер Уэллер? – осведомилась экономка.

– Видите ли, сударыня, – отвечал Сэм, – убедившись, что судьба питала злобу против нее и всех, с кем она вмела дело, они тоже никогда не улыбалась, а читала много поэзии и чахла – довольно медленно, потому что она до сих пор не умерла. Понадобилось очень много поэзии, чтобы убить парикмахера, а кое-кто и сейчас говорит, что он попал под колеса больше по вине джина с водой; может быть, виноваты тут обе причины, и произошло это от смешения того и другого.

Цирюльник заявил, что мистер Уэллер рассказал одну из интереснейших историй, какую ему когда-либо приходилось слышать, и это мнение вполне разделила экономка.

– Вы женатый человек, сэр? – осведомился Сэм.

Цирюльник ответил, что он не удостоился этой чести.