Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, я видел поднятый меч… но я не видел крови.
С искренней печалью Фьора подумала, что Деметриос на самом деле очень постарел и что его такой еще недавно блестящий ум одряхлел так же, как и тело. Все это опасное прошлое, конечно, безвозвратно умерло, каким бы оно ни было полным жизни и страсти. Оно умерло вместе с Филиппом!
Бронзовый голос колокола все еще гремел над городом, были слышны крики, стук копыт, а затем огромный собор наполнился топотом солдатских сапог. Раздался голос, который заставил Фьору подбежать к балюстраде, а после нее и Деметриос медленно подошел и посмотрел вниз.
— Откройте, монсеньор! Это я, Савальо! Тебе больше нечего бояться: город в твоей власти!
Это и вправду был капитан гвардии Лоренцо во главе роты солдат, на доспехах которых была выбита красная лилия. Собор стал постепенно наполняться народом.
Бронзовая дверь открылась. При появлении Лоренцо Великолепного раздался вопль радости, от которого закачались бронзовые светильники. Под неожиданным напором толпы несколько стражников оказались отброшенными, тогда Савальо вынужден был прибегнуть к помощи копейщиков, чтобы спасти своего хозяина от смерти в жарких объятиях признательных горожан.
— Назад! — приказал он. — Все назад, или я применю оружие! Если вы не подчинитесь, значит, среди вас еще остались заговорщики. Тогда берегитесь!
Толпа отхлынула и образовала проход, в который вошел Леренцо со своими друзьями, приветствуемый восторженными криками собравшихся. Неожиданно он остановился.
— Джулиано! — воскликнул Медичи. — Что сделали с моим братом?
— Вот он, монсеньор! — ответил Савальо и показал шпагой в направлении группы людей, которые в это время поднимали на плечи носилки, покрытые алой шелковой тканью, сорванной с одного из окон церкви.
Лоренцо быстро подошел к ним и одним движением снял покрывало:
— Я хочу, чтобы вся Флоренция видела собственными глазами, что с ним сделали! Поднимите его! Поднимите как можно выше, чтобы его смерть взывала к отмщенью до самых небес!
Да восторжествует справедливость!
Все увидели обескровленный труп в праздничной одежде. От прекрасного Джулиано осталось только безжизненное тело, в котором кинжал оставил около сорока ран: так ненавидел его убийца. Когда печальное шествие уже собиралось покинуть церковь, Лоренцо еще раз остановил его.
— А где кардинал Риарио? — спросил он.
Савальо жестом показал, что он не знает, но тут мальчик в костюме певчего вышел из-за колонны и сказал:
— Священники из Дуомо забрали его, высокочтимый сеньор! Они нашли его полумертвым от страха позади алтаря и взяли с собой, чтобы привести в чувство. Он должен быть где-то там.
— Пускай кто-нибудь сходит за ним!
— Что ты с ним хочешь сделать? — спросил Полициано, наклонившись к плечу своего друга. — Почему бы не предоставить его собственной судьбе? Народ может просто разорвать его…
— Как раз этого я и хочу избежать. Толпа сейчас обозлена, она может сделать из него мученика, которого папа сразу канонизирует. Этот молокосос слишком ценный заложник, чтобы отдать его на растерзание толпе.
Когда Лоренцо кончил говорить, справа появилась еще одна группа людей, которая вызывала одновременно жалость и недоумение. Это был поддерживаемый с двух сторон маленькими толстенькими священниками юный кардинал. Несчастный, конечно, думал, что это пробил его последний час. Однако когда он увидел стоящего впереди всех Лоренцо Великолепного, то сразу постарался вернуть себе хотя бы немного достоинства.
— Я… я слишком взволнован этой кровью, которая пролилась в день Воскресения, и я не хотел бы… больше здесь оставаться! Я хочу уехать… немедленно!
Лоренцо посмотрел на него сверху вниз, и в его взгляде чувствовалось презрение, смешанное с жалостью:
— Об этом не может быть и речи. Твое присутствие здесь в этот страшный день показало всем, откуда был нанесен подлый удар, который поразил моего брата и жертвой которого едва не стал я сам. Ты останешься в моем доме столько, сколько я сочту необходимым!
— Я являюсь легатом его святейшества папы, и поэтому меня нельзя задерживать против моей воли! Ты не осмелишься, я уверен, поднять руку на князя церкви!
— Я? Никогда в жизни! Ты совершенно свободен и можешь идти туда, куда захочешь. Иди! Двери открыты!
Молодой прелат посмотрел в насмешливое лицо Медичи, на тело его брата, на застывшие лица вооруженных стражников, а затем на толпу. Даже толстые стены собора не могли приглушить возмущенных криков: «Смерть Пацци! Смерть Риарио!»и даже «Смерть папе!».
Несмотря на жару, он вздрогнул под своим пурпуром, низко опустил голову и, уже побежденный, даже не пытавшись бороться, сказал:
— Я доверяюсь тебе, сеньор Лоренцо!
Ничего не ответив, тот сделал ему знак следовать за собой, а сам встал во главе процессии и направился к выходу. Толпа замолчала и расступилась перед ним. Когда стали выносить тело Джулиано, на золотом шитье его одежды заиграло солнце, и снова наступила полная тишина. На главной колокольне печально звонили колокола, как к заупокойной службе, и этот звон разнесся по всему городу, который, казалось, затаил дыхание.
Внезапно как по команде совершенно таинственным образом толпа взорвалась: чудовищный вопль поднялся до неба. Могучий призыв, который, можно было подумать, исходил из самых недр земли. Похоронная процессия куда-то исчезла, унесенная человеческим морем, которое по своей прихоти превратило траур — в триумф, мертвого — в победителя, которого все наперебой приветствовали, а юный кардинал, которого все еще поддерживали священники, стал чуть не пленником, влекомым позади триумфальной колесницы, и на нем не хватало только кандалов и цепей.
— Идем! — сказал Фьоре Деметриос. — Тебе надо отдохнуть.
— А куда ты меня ведешь? Во дворец Медичи?
— Нет. Пока мы и близко к нему не подойдем. К тому же Эстебан меня ждет с мулами в таверне для моряков около сеньории.
— А мой попутчик? Мне не хотелось бы с ним расставаться.
— Он ушел вместе с Лоренцо и его людьми. Как только я привезу тебя во Фьезоле, то пойду во дворец и спрошу, что с ним стало. Одновременно сообщу всем о твоем приезде.
— Лоренцо знает. Он видел меня, когда я дала ему свою шпагу.
— Тем более я должен поговорить с ним сегодня вечером!
А теперь пошли!
Когда они вышли из церкви, жмурясь от слепящего солнца, площадь была пуста, но, направившись к сеньории, они смогли увидеть, что не весь город пошел за кортежем Медичи, а довольно многочисленная толпа стояла около старого дворца правосудия.
— Тут мы не пройдем, — заметил Деметриос. — Но иначе нельзя, если мы хотим встретиться с Эстебаном.
И правда,
