— Ты чего вдруг замолчал?

— Обход.

— Да он ведь давно уже убрался. Так о чём тебя расспрашивал начальник зоны?

Этот человек тоже заключённый. Его ощущения, мысли, привычки, окружение, время — втиснуты в узкие рамки. Симпэй Коно всё время размышляет. Размышляет и пытается докопаться до сути. Но у него слишком мало материала для размышлений, поэтому ему ничего не остаётся, как расширять имеющиеся у него скудные данные за счёт собственного воображения, в этом он похож на привидение, существующее за счёт мыслительной энергии.

— Ну скажи! Чего тебе стоит? Не такой уж секрет, небось.

Такэо вдруг развеселился. До чего же ему надоело быть заключённым! Им вдруг овладело желание пренебречь запретом и разом покончить со всеми тайнами, выплеснуть их, как гущу, скопившуюся на дне сосуда. Но если уж говорить, то пусть его слышат все — и Андо, и Какиути, и Тамэдзиро!

— А что с Малышом?

— Он в карцере. И говнюк Тамэ там же.

— А, вот почему так тихо! Ха-ха-ха… — Он попытался засмеяться, как Андо, но, наверное, получилось не очень похоже, во всяком случае, из некоторых камер послышались смешки. — Ты знаешь, ведь Карасава покончил с собой. — Ему показалось, что он выдыхает раскалённый воздух.

— Да ты что, глупо так шутить!

— Правда. Мне сказал начальник зоны. Хотел в обмен получить от меня кое-какую информацию.

— Товарищ Карасава не пораженец, чтобы умирать,

— Он ведь исчез вчера рано утром! Неужели ты думаешь, что его увели на допрос в такой час? Даже такой образцовый служака, как наш зонный, на это не способен.

— Ну-у…

— Вчера вместо дневных новостей пускали музыку. Так? И вертолёт прилетал. Наверняка сегодняшняя газета вся в чёрных пятнах.

— Похоже, ты не врёшь… Ну а если врёшь…

— Тогда твоя организация со мной расправится, да? Я не вру. Твой товарищ сделал это вчера утром.

— Вот свинья! Впрочем, всё может быть… Как же это я не заметил?

— И ещё… — Такэо готов был перейти ко второму сообщению, но тут же осёкся. За окном послышались громкие, взволнованные голоса. Новость с чудовищной скоростью распространялась по нулевой зоне. У него заныло под ложечкой. Конечно, весело оказывать неповиновение начальству, но он нарушил данное слово, и теперь его мучили угрызения совести. И зачем надо было открывать доверенную ему тайну? Душа словно распалась на две части: горячая окутывала холодную. Горячая, мгновенно воспламеняясь, подталкивала к безрассудным действиям, холодная, не находя выхода, корчилась в муках и, задавленная тяжестью тревог, тормозила любое движение. Он выругал себя. И что он распсиховался как мальчишка? Тут Коно со стуком захлопнул окно. Разумеется, смерть товарища по партии была для него страшным ударом.

— Ой! — Такэо протёр глаза. Со шкафчика на него смотрели кошечки Эцуко. Откуда они взялись? Вроде бы он сложил все вещи! Ох уж эти кошки, нарочно выскочили откуда-то, чтобы он о них не забыл! Ну, здравствуйте, коли так! Он улыбнулся кошечкам, и ему вспомнилось, как он радовался, получая письма Эцуко, как счастлив был весь этот год, пожалуй, таким счастливым он чувствовал себя только в самом раннем детстве, до того, как у матери со старшим братом испортились отношения. Задравшая хвост Задавака, плакса Нюня, пухлая хохотушка Кока… Как хорошо передаёт характер Эцуко этот рисунок, сделанный небрежными, но подкупающими своей непосредственностью штрихами! За годы своего заключения он встречался и переписывался со многими людьми, но только общение с Эцуко не требовало от него никакого внутреннего напряжения. Да, да, абсолютно никакого. Ей можно было сразу, без всякой подготовки, писать обо всём, что придёт в голову, писать, не притворяясь, не задумываясь о том, какое это на неё произведёт впечатление. Интересно, что после того, как он познакомился с Эцуко, он перестал испытывать неловкость перед матерью. Конечно, мать это мать, он не может относиться к ней так, как к Эцуко, и, когда она пришла к нему в прошлый четверг в чёрном пальто, он увидел в этом недобрый знак. Как же ему всегда хотелось, чтобы она его приласкала! Наверное, именно поэтому он так дулся и капризничал! Теперь он «простил» мать и «любит» её. «Тот, кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь», — сказано в 4-й главе Первого Послания Иоанна. Иногда эти строки приводят его в отчаяние, но в последнее время они скорее необычайно воодушевляют его. «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх». Да, это весеннее настроение, это тепло и душевный покой подарила ему Эцуко. Когда-то он считал любовью то, что было у него с Мино Мияваки. И только познакомившись с Эцуко, понял, как ошибался. Прощай. Большое тебе спасибо за всё. Он аккуратно сложил картинку с кошками и положил её в карман тренировочного костюма. В нём он собирался завтра отправиться в путь.

Ну вот, теперь вроде бы и всё. Он уже готов был нажать на кнопку сигнального устройства, но тут вспомнил о своих соседях. Ему захотелось попрощаться хотя бы с К., к которому он был искренне привязан. Он не спеша четырежды стукнул в стену. Доносившийся из соседней камеры шум текущей из крана воды смолк. К. по утрам всегда стирал.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Я хотел с тобой поговорить. Прости, что отрываю тебя от стирки.

— Да я уже закончил. Осталось только всё высушить.

— В продолжение нашего позавчерашнего разговора. Помнишь, мы говорили о том, что будет «там»? Тебе не кажется, что «там» темно и совершенно пусто? Конечно, никто доподлинно не знает этого, но всё же какие-то ощущения могут быть? По-моему, там царит кромешная тьма и ничего нет. Тот же мрак, что и до рождения.

— А для меня наоборот. Для меня «там» — ужас как светло, здесь, у нас, куда как темнее. Там веет дыхание вечной жизни.

— Спасибо. — Такэо повеселел. — Как же ты меня порадовал!

— Да почему? Что с тобой?

— Этот мир очень уж мрачен. И мне приятно, что и ты его считаешь тёмным, как ночь.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Ты говоришь, что свет — там. Значит, в наш кромешный мрак он проникает именно оттуда. Как же тут не радоваться!

— А, вот оно что… — Какиути не совсем понимал, почему Такэо так веселится.

— Помнишь, ты как-то сказал, что тебе приснился дьявол? И что с виду он — самый обычный человек, а ад — похож на наш мир? Помнишь?

— Конечно! Мне этот сон постоянно снится.

— То есть ты считаешь, что в нашем мире так же темно, как в аду?

— Ну, кто же это может знать точно? Сны и действительность вовсе не одно и то же. Но почему ты вдруг об этом заговорил? Какая, в сущности, разница, что будет «там»? Что об этом беспокоиться?

— Да я не беспокоюсь… Просто подумал, что разговор с тобой поднимет мне настроение.

— Послушай, Кусумото, давно хотел тебя спросить. Ты боишься смерти?

— Боюсь. Это естественное человеческое чувство. Против природы не пойдёшь.