бабушке с дедушкой, сказать как ты их любишь, сфотографироваться и потом ты сможешь вновь бегать, но только не снося всё на своём пути.

— Там будет Изи, побегаете на улице вместе, а Кристофер за вами присмотрит, — говорит Джек, смотря на часы, и я замечаю, как недовольно цокает Кристофер, но он ничего не говорит. — Всё, нам пора, больше опаздывать уже нельзя. Вперёд, вперёд! — подталкивает Джек детей к выходу, и уже через секунду их нет, слышен лишь отдаляющийся и отдаляющийся от нас детски смех.

Приём прошёл просто отлично, как я и думала, я была под всеобщим вниманием. Нас поздравляли, спрашивали пол ребёнка, и мне часто говорили, что мне идёт беременность. Нас снимали папарацци у входа в ресторан и на самом приёме было несколько приглашённых фотографов. Джек не отходил от меня, весь вечер он был рядом, и мне это нравилось. Мне нравилось чувствовать его руку на своей спине, нравилось чувствовать запах его парфюма рядом, нравилось слушать его неуместные шуточки, которые он шептал мне на ухо. Этим вечером вся наша семья была вместе, но уже через несколько дней мне вновь пришлось отпустить Джека. Он вновь уехал, и я провожала его едва ли не со слезами на глазах. Я едва сдержалась, чтобы не попросит его остаться, потому что я знаю, если бы я попросила его не уезжать, Джек бы не уехал. Но лучше бы от этого не стало. Он бы нервничал из-за работы и было бы только хуже.

На самом деле, чем больше срок моей беременности, тем страшнее мне становится. Мне страшно, что я могу родить раньше срока, а мужа не будет рядом, хотя врач уже сказал нам дату, когда я примерно должна родить, и Джек пообещал, что весь девятый месяц моей беременности он будет здесь в Нью-Йорке со мной и именно поэтому сейчас у него такой плотный график.

Поэтому я просто прячу страх внутри, глушу его, пытаюсь отвлечься, переключаюсь на детей и работу и просто жду. Родители Джека всячески меня подбадривают, они часто приходят к нам в гости, возятся с Жози, а Молли забрала Кристофера с собой в Италию на целый месяц. Она, конечно не в восторге. Когда Молли узнала о моей беременности, она, мне кажется, впала в депрессию. То, что она родила Джеку ребёнка (пусть тогда он этого и не хотел) было её козырем передо мной, и тут я вдруг вытащила этот козырь прямо у неё из рукава. В принципе было глупо думать, что Джек мог к ней вернуться, но моя беременность окончательно разрушила все её и так несбыточные мечты.

Джессика с головой погрузилась в семейную жизнь, но она не забывает и про работу. После рождения уже второго ребёнка её всё чаще стали приглашать на фотосессии для журналов, на интервью и даже для коллабораций одежды. Всё это из-за того что Джессика ничуть не теряет своей красоты, а главное прекрасной фигуры. Но она всегда была красавицей, и она всегда сполна этим пользовалась.

Что насчёт Адама… он уехал, словно пропал. Он лишь изредка звонит или нам с Джеком или Джессике, но вот уже как два месяца мы ничего о нём не слышим. Я лишь знаю, что после нашей с Джеком свадьбы он вновь вернулся в Вашингтон, а дальше тишина. Возможно он путешествует или же работает, но когда он звонит, он лишь говорит нам, что у него всё хорошо, и нам не о чем волноваться. Сначала мы не могли добиться от него ответов, а потом уже перестали задавать вопросы. Главное, что он жив, и что он не забывает про нас. Надеюсь, он скоро позвонит и приедет, никто из нас не видел Адама уже почти год, мы все волнуемся.

* * *

Даже когда Джека нет рядом, недели летят с молниеносной скоростью, и последний месяц моей беременности подходит слишком незаметно. Мой живот просто огромный, я должна родить через полторы недели, а операция на кесарево у меня назначена через неделю, и не передать как я счастливая, и как я рада тому, что вся моя беременность прошла абсолютно хорошо и спокойно. Мой врач сказал, что ребёнок весит чуть больше четырёх килограмм, и для меня это, мягко сказать шок, ведь Жози я родила недоношенной, и она наоборот весила слишком мало. Врач говорит, что плод для меня слишком большой, и я, скорее всего, не смогу родить сама. Есть определённые риски, о которых миссис Фиц предупредил нас с Джеком на последней нашей встрече пару дней назад.

Из-за моей травмы… из-за когда-то сломанных рёбер, если я буду рожать сама, они снова могут треснуть и это в лучшем случае. Поэтому Джек сразу же сказал, чтобы мне делали кесарево, он словно и не собирался обсуждать это со мной, хотя это моё тело и думаю, решать всё же мне.

Я хотела родить сама, я думала об этом всю беременность, но теперь… я знаю, что Джек мне этого просто не позволит, да и геройствовать, когда есть риски — просто глупо.

— В это время в высоком белом доме зазвонили в колокола, и в сад высыпала целая толпа молодых девушек, — читаю я, пытаясь вернуться из своих мыслей в реальность. — Русалочка отплыла подальше, за высокие камни, которые торчали из воды, покрыла себе волосы и грудь морскою пеной — теперь никто не различил бы в этой пене её лица — и стала ждать: не придёт ли кто на помощь бедному принцу.

— Мама, — вдруг зовёт меня лежащая на моих коленках Жозефин.

Мы с ней расположились на нашей с Джеком кровати, пока мой муж работает в своём кабинете. Свет в комнате приглушён, уже довольно поздно, и я пытаюсь уложить дочь спать, поэтому нашу спальню жёлтым светом освещает лишь одна настольная лампа.

Я перестаю читать книгу, и убрав её в сторону, касаюсь головы дочери, честно сказать, я думала, она уже спит.

— А вы с папой правда больше не будите меня любить? — едва ли не плача, приподнявшись и взглянув на меня из-под длинных тёмных ресниц, спрашивает моя малышка, поджимая пухлые губки.

— Что? — хмурюсь я, совсем ничего не понимая. — Жози, дорогая, почему ты так решила? — Я тяну к ней руки, и она двигается ближе ко мне, и я обнимаю её, прижимая к груди. — Что ещё за ерунду ты говоришь?

— Кристофер сказал, что вы с папой будите любить нового ребёнка, а про нас забудете, — ещё более несчастным голосом