достойно – это была моя большая глупость. Я подспудно понимал, что напряжённая работа в эти летние месяцы была не напрасной, и как оказалось впоследствии, именно она стало основой моего движения к поставленной цели. Да, многое удавалось делать для выполнения июньского плана, но однажды в двадцатых числах вечером прямо на территории я упал без сознания; быстро приехала «скорая», привели в чувство, врачи сделали кардиограмму и повезли в больницу; по дороге я потребовал отвезти меня домой, подписал в документах врачей свой отказ от госпитализации; за этой первой, отчётливо сохранившейся в моём воспоминании сценой, следует длинный пробел, на туманном фоне которого выделяются разные мелкие сценки «трудовой деятельности».

XVII

Ко мне домой пришёл врач, лысый человек, с добрым лицом и глубокими синими глазами; он поставил диагноз: приступ стенокардии; слава Богу, не инфаркт; я лежал, пил лекарства и постепенно выздоравливал. Однажды меня посетил лучший институтский друг Валентин Гайдук, с которым все пять лет учебы я сидел рядом на всех лекциях и занятиях. Прошло 17 лет, теперь он в звании подполковника руководил в Северокавказском военным округе большим строительным управлением (ранее писал о его судьбе); посетил меня вместе с женой Шурой, с которой начинали службу в далеком Тикси; мы поговорили, вспомнили годы учебы, рассказали друг другу о своей строительной деятельности, да и просто о жизни, о детях, вспомнили друзей; эта теплая встреча была как бальзам на мое больное сердце.

Сотрудники завода часто посещали меня, рассказывали о делах, которые шли неважно; главным инженером поставили молодого технолога; мне хотелось поскорее вернуться на работу, в голове звучало: «Иди дальше, не останавливайся, работай!»; когда через месяц, закрывая бюллетень, я сказал врачу, что приступаю к работе на заводе, услышал: «Тогда одновременно заказывайте гроб, повторного лечения может не быть; у вас произошёл серьёзный сердечный приступ, вероятно, из-за чрезмерной психоэмоциональной нагрузки»; сказал это спокойно и в его голосе я услышал пожелание добра; от врача вернулся я домой в раздумье.

Несколькими днями раньше меня посетил директор завода Вялов; просил как можно быстрее приступить к работе, затем с грустью сказал: «Если бы я знал заранее, на какое производство попаду, никогда бы не дал Шкуро согласия стать директором»; я прекрасно понимал уважительного ко мне руководителя, ведь наш завод был крупнейшим в Ростове, изготавливал сложные конструкции, но, к сожалению, за многие годы был доведён до ручки.

Помня о чём сказал врач, мне пришлось принять трудное решение по поводу работы главным инженером; мой внутренний голос говорил «не возвращайся»; через несколько дней, рассудив, что жизнь всё же дороже, я прибыл на завод и написал заявление о том, что по состоянию здоровья, ссылаясь на выводы врачей, не могу занимать должность главного инженера и прошу использовать меня в другом качестве, например, как главного технолога; директор меня понял, не осуждал, подписал заявление, и я приступил к работе.

Собрал всех ИТР и предложил программу оснащения каждого производственного поста технологическими картами, а также обучение рабочих без отрыва от производства; с этим все согласились, работа началась: составляли техкарты, вывешивали стенды на рабочих местах, требовали от мастеров и бригадиров выполнения нормативов. Но через некоторое время началась травля со стороны Шкуро и его нового первого зама Бурова, прибывшего из Средней Азии; меня вызвали в объединение и потребовали возглавить производство, как и прежде; мои доводы не принимали в учет, я продолжал работать главным технологом.

Однажды во время посещения завода Шкуро посмотрел на меня, глаза его сердито блеснули, кустистые брови гневно сдвинулись; редко бывают взгляды, которые колют больнее, чем тот, каким он меня наградил; вместе с Буровыми прямо в цехе в присутствии ИТР и рабочих, которые знали, кто именно вытащил завод при четырёх один за другим сменяющихся директорах. Новые начальники кричали на меня, оскорбляли, называли дезертиром; я был сильно расстроен, наверное, впервые в жизни меня так унизили публично, но этим дело не кончилось; сначала терпел, не отвечал на оскорбления, но затем приехал в объединение и спросил: «Вы хотите, чтобы я вообще ушел с завода? Прекратите поносить меня». Ответа не последовало. И если я ранее глубоко заблуждался, то за эти последние дни окончательно прозрел.

Но небо мерит мерой справедливой:

Вам славы нет, хотя вы победили,

Но слава мне, пускай я побеждён!

XVIII

Измученный неопределённостью своего положения, я собрался с духом и всё же написал заявление на увольнение по собственному желанию в связи с плохим состоянием здоровья; директор дипломатично подписывать не стал, отправил моё заявление в объединение, а я стал отрабатывать положенные по закону 14 дней; руководство объединения хотело меня морально уничтожить: посыпались выговоры, угрозы отобрать квартиру, выделенную, по их мнению, незаконно, сделать запись в трудовой книжке о самовольном уходе с работы в случае неявки после двух недель и т.д.; конечно, жалко мне было уходить с завода, которому отдал так много сил и здоровья; работы по улучшению производства оставалось ещё много, но я уже знал когда-то прочитанное: «Тот, кто думает, что может обойтись без других, сильно ошибается; но тот, кто думает, что другие не могут обойтись без него, ошибается ещё сильнее». Отработав срок, я не вышел на работу и ждал приказа об увольнении; не знаю, что они хотели записать, но, слава Богу, моя трудовая книжка находилась в отделе кадров завода; его начальник Палий, шестидесятилетний бывший фронтовик, но ещё свежий и бодрый, был честным и доброжелательным человеком с развитым чувством справедливости; ему была известна вся ситуация, и не дожидаясь указаний свыше, этот неравнодушный кадровик после некоторых проволочек выдал мне трудовую книжку с записью, соответствующей моему заявлению; поступил он по закону и претензий начальства не боялся; я получил расчет в бухгалтерии, и в тот же теплый вечер была организована отвальная; на заводском автобусе около 20 человек, ИТР и бригадиров, прибыли на левобережную базу отдыха и закатили пир за обильным столом (Nunc est bibendum – Теперь надо пить, Гораций , «Оды»); вино пошло вкруговую, начальник котельной Саша Митченко, душа компании, весельчак и певун, взял на себя обязанности тамады; много теплых слов я услышал от товарищей по работе, которые пожелали мне здоровья и успехов.

Дома вышел на балкон, вечер наступал слишком быстро, и опустившаяся на город мёртвая тишина наполняла моё сердце странным трепетом и печалью – с тоской подумал: «Ну вот, кажется всё». Через неделю я был принят на работу в РИСИ на должность доцента кафедры «Технология строительного производства».

XIX

В самом начале я рассказал