Булгакова с пречистенским кругом московской интеллигенции см.: Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. А. Булгакова // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1977. М., 1977. С. 93, 100–102, 105; Шапошникова Н. 1) Булгаков и пречистенцы // Архитектура и строительство Москвы. М., 1989. № 9. С. 26–27; 1990. № 2. С. 33; № 4. С. 33; № 5. С. 22–23; № 11. C. 13–15; 2) Пречистенский круг (Михаил Булгаков и Государственная Академия художественных наук. 1921–1930) // Михаил Булгаков: «Этот мир мой…». Т. 1. СПб., 1993; Чудакова М. О. 1) Жизнеописание. С. 16–17, 321–326 наст. издания; 2) Михаил Булгаков: эпоха и судьба художника // Булгаков М. А. Избранное. М.: Просвещение, 1991. (Школьная библиотека). С. 361–383.

191

 Цит. по: Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. А. Булгакова. С. 101.

192

 См.: Жизнеописание. С. 695–696 наст. издания.

193

 Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. С. 189. Мемуарный, а не дневниковый характер этой вставки публикаторами не отмечен.

194

 Дневник Елены Булгаковой. С. 65.

195

 Дневник Елены Булгаковой. С. 35.

196

 Дневник Елены Булгаковой. С. 38.

197

Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М., 1976. С. 150, 149.

198

Яновская Л. Елена Булгакова, ее дневники, ее воспоминания // Дневник Елены Булгаковой. С. 7.

199

 Так, в преамбуле к «Примечаниям» в авторитетном, подготовленном на академическом уровне издании сообщается: «Опубликован и введен в научный оборот 〈…〉 выразительный документ, имеющий прямое отношение к Михаилу Булгакову 〈…〉» и т. п. (Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. СПб., 1994. С. 552), – но нигде не оговорено, что введен в оборот не дневник, имеющий действительно прямое отношение к Булгакову, как писавшийся при его жизни и в немалой степени под его контролем, а документ позднего происхождения, быть может не менее выразительный, но уже в другом отношении. Комментаторы цитируют издание 1990 г. как «дневник» (ср., например, с. 607–608), а в других случаях, естественным для исследователя образом стремясь избежать неточности, вынуждены цитировать подлинный дневник, но при этом уже вообще не указывают источника (ср., например, с. 609); в то же время в списке «Условных сокращений» указаны два архивных источника – дневник 1936 г. и дневник 1933–1934 гг., что совершенно лишнее, так как этот-то последний, повторим еще раз, поглощен публикацией 1990 г… (Заметим, что автор данной статьи как член редколлегии издания «Театрального наследия» Булгакова вполне отдает себе отчет в своей доле ответственности за эту текстологическую невнятицу.) Словом, опасения Иешуа, «что путаница эта будет продолжаться очень долгое время», снова подтвердились, как и во множестве других случаев, связанных с публикацией документов, имеющих отношение к Булгакову.

Упомянем в этой именно связи и характер ссылок на наши работы – на примере (одном из множества) основательного и богатого привлеченным материалом комментария к пьесе «Александр Пушкин». «М. О. Чудакова убедительно доказала, что жалобы Дантеса на хандру и сплин представляют собой скрытые цитаты из писем Пушкина. К этому можно прибавить, что первая фраза, с которой Дантес обращается к Геккерену: „Мне скучно, отец“ – является перифразой слов „Мне скучно, бес“ из пушкинской „Сцены из «Фауста»“» (Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 632). Но прибавлять нет нужды – сразу вслед за раскрытыми нами цитатами из писем идет фраза в скобках: «(напомним еще, что реплика Дантеса вторит и пушкинскому Фаусту: „Мне скучно, бес“)» – Чудакова М. Библиотека М. Булгакова и круг его чтения // Встречи с книгой. М., 1979. С. 286. Цель давней статьи (мы вынуждены ее назвать, поскольку в комментарии нет библиографической отсылки к упоминаемой в нем работе; раздел, относящийся к пьесе «Александр Пушкин», воспроизведен и в новой редакции статьи: «И книги, книги…»: М. Булгаков // «Они питали мою музу…»: Книги в жизни и творчестве писателей. М., 1986. С. 230–233), конечно, выходила за пределы указания на источник не только жалоб Дантеса, но всей его речи («Пушкин убит, как написала Цветаева, каким-то пробелом. 〈…〉 Но пробел на сцену не вывести. В драме Булгакова он заполняется – пушкинским же материалом». – Чудакова М. Библиотека М. Булгакова и круг его чтения. С. 287). Мы стремились показать, что речь всех героев пьесы строится на пушкинском слове («В доме Пушкина герои, целиком поглощенные своими отношениями, перекидываются пушкинским словом, не слыша его, и пророчат его гибель, сами того не ведая. 〈…〉 Патетические реплики Дантеса звучат как фальшивая минорная нота; его лже-смерть передразнивает и провозвещает „гибель всерьез“ его жертвы 〈…〉 Понятно, что и в „буре“, о которой говорит Дантес, как и в реплике Натальи Николаевны „буря-то какая, господи!“, слышен отзвук пушкинского стиха, витающего в пьесе по устам разных персонажей. Такие „выворотные“ реплики, трансформирующие иной, поэтический текст, звучат и в речи Николая I: „Ничем и никогда не смоет перед потомками сих пятен“. Здесь – опережение стихотворения Лермонтова, которое появится вскоре в этой же пьесе 〈…〉 и о прошлом, и о настоящем можно рассказать только словом поэта, и отпечаток этого слова лежит на всем – в том числе и на речевом поведении непоэтов» (Там же. С. 288–289). Ср.: «В диалоге с Натальей Николаевной Дантес, рисуя картину своей гибели от руки Пушкина, заявляет: „И так же будет буря“ („Буря мглою небо кроет“) 〈…〉 В нем все поза и подражание или пародия»; «Как и у Дантеса, у царя нет своих мыслей, и он берет их взаймы, и тоже – у ненавидимого им Пушкина» (примечания И. Ерыкаловой, см: Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 632).

200

 Сестры Долухановы еще в 1920-е гг. были обаятельными хозяйками известного в ленинградской литературной среде салона; его посещали Маяковский, Олейников; в одну из сестер – красавицу Вету – был влюблен Ю. Н. Тынянов, и, по воспоминаниям современниц, на лекциях в Государственном институте истории искусств, где Тынянов преподавал, а Вета была студенткой, весь курс затаив дыхание следил за этим безмолвным романом… За ней напористо ухаживал В. Б. Шкловский – и это отразилось в романе В. Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» (1929). Со слов нескольких современниц нам известно, что в середине 1930-х гг. Елизавету Исаевну Долуханову, в то время – уже жену художника В. В. Дмитриева, вызвали в НКВД и предложили стать осведомительницей («У Вас бывают в гостях такие люди!.. Приглашайте почаще, побольше…»). Ища мотива для отказа, она сказала, что у них маленькая квартира. «Пусть это Вас не беспокоит – с квартирой мы поможем!» Ее вызывали несколько раз. 2 июня 1937 г. в дневнике Е. С. появилась запись об очередном приезде из Ленинграда Дмитриева; он обедает у Булгаковых. «Разговор об Елизавете Исаевне, она уезжает в Боржом» (Жизнеописание. С. 607 наст. издания; в поздней версии записи (Дневник Елены Булгаковой. С. 151) эта