отделение родимое волоки. Чую я, через фокус безвредный люди пропадать начали. Да ты и сам помнить должен: сколь человек в него ни лазило, а ни один назад не показался.

– Помню, я и сам об этом говорил раньше… Но если вы считаете, что мне этот гроб в одиночку на плечах унести ничего не стоит, то глубоко ошибаетесь. Его на арену трое здоровяков вытаскивали.

– Ну так Митьку возьми, уж он небось сдюжит.

– Физически – да, но как вы себе это представляете? – зевнув, засомневался я. – Посреди бела дня мы трое заходим в цирк, а через пять минут двери распахиваются, и сыскной воевода с напарником на глазах у всего Лукошкина убегают с магическим шкафом в неизвестном направлении.

– Отчего ж в неизвестном-то?

– Действительно, в очень даже известном. Вообще-то везде подобные действия классифицируются как кража и сурово караются законами всех стран. Да нас свои же сознательные граждане повяжут!

– Народ мы отвлечём, на то при нас цельная сотня стрелецкая есть, – убеждённо отмахнулась бабка. – А вот чтоб сотрудника нашей милиции с преступными намереньями не подставлять, дадим ему вещицу верную, твоей зазнобой подаренную.

– Шапка-невидимка? А я уже совсем про неё забыл…

– Дак нужды-то не было. Но в сей час пущай послужит делу правому. Ужо небось ежели Митя в шапке невидимым станет, кто ж увидит, что он шкаф своровал?

– Взял на время, – деликатно поправил я.

– В научных целях, экспертизы ради, – для виду согласилась Яга.

Операцию назначили на два часа дня. Основная масса лукошкинцев ещё обедает, сегодняшнее представление вроде бы в три, так что времени на акт экспроприации реквизита предостаточно. Вызвали Еремеева, он, как всегда, дважды не переспрашивал, удивлённое лицо не делал, только поинтересовался, хватит ли одного ведра карамельного гороха. Мы переглянулись с главой экспертного отдела и решили, что должно хватить. В конце концов, мы ведь не кондитерскую лавку открывать собираемся, а только отвлечь любопытствующих. Фома кивнул и вышел во двор, дать соответствующие указания. Можно было отвлечься и отдохнуть.

После обеда позвали Митьку, с ним пришлось туже… В предложенной ему роли мгновенно углядел слабое звено и забился под стол, вереща самым свинским образом:

– Не пойду! Не могёт такого быть, чтоб товарищи милицейские меня, сироту безответную, на преступление толкали! Отродясь ничего не воровал (тока по мелочи разве…), а чтоб шкаф волшебный из шатра скоморошьего уносить – такого уговору не было! Нет энтого в моих прямых служебных обязанностях.

Знаете, мы даже не пытались его уговаривать и что-то там объяснять. Зачем? Все всё понимают, традиции есть традиции, поорёт, успокоится, сам впереди всех побежит.

– Зря, что ль, маменька учила – не воруй?! Зря ли отец Кондрат в проповедях грозил судом праведным да муками адскими?! Ить всё Лукошкино Митьку Лобова знает как борца непримиримого с жульём, живота не жалеющего. Вон пущай Никита Иванович прёт – он начальник, ему всё можно! Хоть красть, хоть убивать, хоть прелюбодейничать… Ой!

Это Яга, не удержавшись, ткнула-таки балбеса ухватом. Я сам стоял в тихом обалдении от того, на что он считает меня способным… Потом вытащил из печки кочергу и приступил к «воспитательным методам» вместе с бабкой, но с другой стороны.

– А-а-ай! И хоть бейте меня, жгите, мучьте, рвите на куски, да тока не уронит честь милицейскую сотрудник ваш младшенький… Тело моё схороните на перекрёстке двух дорог, у ворот лукошкинских, чтоб я и духом бесплотным пути в город ворью бесстыжему преграждал! А панихиду о Митьке, начальством затравленном, пущай кот Васька отпоёт, уж больно у него мурлыканье музыкальное… У вас же прощения прошу и сам всё прощаю, аки агнец безвинный, белокучерявенький! Когда на дело-то выходить, соучастники?

– Примерно через полчаса, – устало откладывая кочергу, выдохнул я.

– Дабы грабёж удачный был, в деле надобно слаженность иметь. – Вылезая из-под стола, этот симулянт и нервотрёп выразительно зыркнул по сторонам и потребовал уточнения деталей. – Бабуля внутрях скоморохам зубы заговаривает. Никита Иванович козе глаза отводит. Я, в шапке-невидимке, шкаф ихний на спину кладу да бежать. Тут чисто вроде… А ежели на улице что?

– Там Еремеев с ребятами заступятся.

– Стало быть, не дадут пропасть… Ну, тады несите шапку, что ль, мерить буду.

Вот это, кстати, была мысль правильная. Ещё минут двадцать мы командно обучали младшего товарища искусству правильно надевать и снимать потёртую тюбетеистую ермолку. Сразу нахлынули романтические воспоминания об Олёне, летучем корабле, Кощее Бессмертном… Тогда всё хорошо кончилось, хотя трупов, конечно, хватало. Но я искренне надеялся, что судьба вновь сведёт меня с этой девушкой – не на узкой тропинке, а просто, по-человечески, когда настанет наш час…

– Ну что, пора?

– Пора, Никитушка, – из комнатки бодро вышла празднично разнаряженная бабка. – На непривычное дело идём, но ежели уж сама милиция без воровства закон и порядок навести не может, значит, и впрямь зло велико, и попустить ему нельзя николи…

– Вот и не попустим! – гордо поддержал Митяй. – А правда, что ночью в тереме царском заговор боярский был?

– Правда, – не стал скрывать я, – зачинщики сидят у нас в порубе.

– А царь-то куда смотрел?

– Царь… хороший вопрос… Вот сам у него и спроси. Если всё получится…

На секунду мне стало стыдно своего служебного равнодушия. Пропавший государь искренне считал меня своим другом, а я до сих пор ничего не сделал, чтобы найти его и вернуть домой живым-здоровым. Ведь, по сути, мы даже не можем наверняка утверждать, что он исчез именно в цирке. Доказательств – ни одного, только зыбкие умозаключения…

Но Митьке всего этого знать необязательно, у каждого из нас своя задача, и сконцентрироваться надо именно на ней, общую картину сложим после. Забегая вперёд, скажу, что у нас почти всё получилось. Ключевое слово «почти»…

* * *

Ну, для начала денёк выдался не очень… То есть с утра вроде бы солнышко, но ближе к обеду небо захмарилось, набежали жиденькие тучки, и понемногу начал накрапывать дождик. Тёплый, весенний, а всё равно приятного мало…

Из отделения вышли втроём, но по отдельности. Эксперт-криминалист, в новом платочке, цыгановатой юбке и с насурьмлёнными бровями, чуть прихрамывая, впереди всех, яркая, как транспарант. Слева и изрядно позади нарочито медленно шагающий Митька, заранее воровато оглядывающийся и подозрительный до крайности. Справа я, спокойный, как варёная курица, с абсолютно непроницаемым лицом и белыми дрожащими пальцами.

Где-то на задворках мозгов зреют нехорошие мысли о том, что вся афера