– Лично у меня в Днепропетровске родственники не проживают. Следовательно, я не жду гостей из этого славного города. К кому же тогда намылились твои маменька с папенькой?

– Ко мне, разумеется. – Ларисин взгляд метнулся из стороны в сторону. Не лицо, а допотопные ходики с циферблатом в виде кошачьей мордочки, умеющей водить глазами. – То есть к нам, – поправилась она после некоторого раздумья.

Убежденность, прозвучавшая в ее голосе, покоробила Громова.

– Ты полагаешь, это одно и то же, м-м?

– Ну не к себе же в Щелково их тащить! – обиделась Лариса. Можно было подумать, что это Громов запихнул ее к черту на кулички, во всяком случае, вся вина за такую несправедливость возлагалась на него.

– Почему нет? – спросил он ничего не выражающим голосом.

Но Лариса интуитивно почувствовала в его тоне нечто такое, что заставило ее подняться с дивана и направиться к Громову с самой очаровательной гримаской, на какую она была способна. Халатик она умудрилась потерять уже на третьем шаге пути, а всего ей пришлось сделать пять.

– Ну, не сердись, Громов, – попросила она, налегая на него всем своим молодым упругим телом. – Какие-то два паршивых дня, а потом папа с мамой уедут.

– Это мой дом, запомни, – произнес он, уклоняясь от Ларисиных волос, нахально лезущих ему в рот. – Это моя жизнь. Разве я говорил, что собираюсь в ней что-то менять?

– Да не волнуйся ты так, – сказала Лариса, дыша с каждой секундой все громче. – Мой отец классный мужик, он тебе понравится. Знает наизусть триста пятьдесят анекдотов и почти столько же грузинских тостов, можешь себе представить?

– Да уж представляю, – угрюмо сказал Громов. – С ним, с твоим отцом, наверное, не соскучишься.

– С ним просто обхохочешься. – Лариса всем своим лицом и даже грудью показала, как сотрясаются от смеха люди, получившие возможность пообщаться с ее отцом.

– Триста пятьдесят анекдотов! – Громов покачал головой.

– Может быть, даже больше. Я его уже года два не видела.

– И почти столько же тостов, – это было произнесено почти с мистическим ужасом.

– Не каких-нибудь, а грузинских, – просияла Лариса. – Значит, договорились?

Спорить с ней было все равно, что пытаться переубедить стену, на которую вот уже минуту смотрел Громов. Внезапно он понял, что ему становится все труднее поддерживать и этот дурацкий диалог, и эти затянувшиеся отношения.

– Баста, – сказал он. – Разговор закончен. Все остальное – тоже.

– Что «остальное»? – насторожилась Лариса.

– Это. – Громов ткнул ее в голую грудь. – И это. – Палец указал на стол, где вот уже второй день стояла его любимая чашка, вымазанная засохшей губной помадой. – И это тоже. – Подразумевался диван перед телевизором, до сих пор сохранивший вмятины от роскошного Ларисиного тела.

Еще на что-то надеясь, она попыталась соскользнуть к ногам Громова, вся такая же покорная, как сброшенный на пол халатик, но он ей не позволил, придержал за плечи. И отчеканил:

– Где лежат деньги, ты знаешь. Возьмешь, сколько нужно – на такси, на гостиницу для родителей, на угощение. Лично для себя можешь взять пособие по безработице недели на две. Дальше устраивай свою жизнь сама. – Громов помолчал, обдумывая, все ли сказано, а потом добавил: – Дверь перед уходом захлопнешь. Ключи оставишь в прихожей.

Разумеется, дожидаться от Ларисы изъявлений благодарности за бесплатный приют было бы верхом наивности, но то, что Громов услышал, направившись к выходу, заставило его остановиться и обернуться.

– И откуда в тебе столько злобы? – выкрикнула она, яростно ударяя себя кулаками по бедрам. – За что ты меня ненавидишь?

– Злоба? – Он не поверил своим ушам. – Ненависть? При чем здесь ненависть, дурочка? Что ты можешь о ней знать? Это как боевой нож, которым ни один нормальный мужик не станет резать домашний хлеб.

– Только не надо красивых фраз! – закричала Лариса. Все то время, которое она прожила в этой квартире, почти не ударив пальцем о палец, ей каким-то образом удавалось скрывать, что голос у нее может быть до такой степени визгливым. – Ты выставляешь меня за порог, вот и все! В чем я провинилась?

– Да ни в чем ты не провинилась, – устало сказал Громов, делая еще один шаг к двери. – Просто хорошего понемножку. Плохого – тем более.

– Ну и живи один как перс! – завопила Лариса, явно стремясь преодолеть голосом ультразвуковой барьер.

– Ты хотела сказать – «перст»? – предположил Громов уже из прихожей. – Персы – очень общительный народ, и у них популярно многоженство.

– Я сказала то, что хотела сказать!

Последнее слово должно было остаться за Ларисой и… за захлопнутой дверью. Но в этот момент зазвонил телефон. Так всегда случается. Ты принимаешь какое-то важное для себя решение, но какой-нибудь пустяк обязательно мешает тебе осуществить его на практике. Наша жизнь наполовину состоит из таких вот нереализованных благих намерений. И после этого мы еще удивляемся, почему она порой превращается в ад.

* * *

– Слушаю, – бросил Громов в трубку.

Для того чтобы приблизиться к телефону, ему пришлось возвратиться на исходную позицию, и Лариса воспользовалась этим, расположившись между ним и дверью.

– Это я, – прошелестел в трубке мужской голос.

– Кто я?! – встречный вопрос Громова более всего походил на свирепый рык.

– Шадура…

– Что еще за шадура такая?! Какого… – Громов осекся. Вот так сюрприз.

Заметив резкую перемену в его настроении, Лариса присела возле двери на корточки и издала первое пробное всхлипывание. Теперь, чтобы выйти из квартиры, пришлось бы сначала отодвинуть ее в сторонку. Нелегкая это работа, когда речь идет не о каком-то неодушевленном предмете, а о молодой привлекательной женщине, которая расположилась на полу в чем мать родила.

– Ну, говорите же, – предложил Громов примолкшему собеседнику.

– Я Шадура, – повторил он. – Тот самый.

– Дальше.

– У меня к вам разговор. Конфиденциальный.

Словно не беглый преступник, объявленный в федеральный розыск, о встрече уславливался, а полномочный посол суверенного государства. Громов поморщился:

– На какое время вам выписать пропуск? Я могу принять вас через тридцать-сорок минут.

– Нет-нет, – поспешно сказал Шадура. – Встреча должна состояться на нейтральной территории. Лично с вами. После известных событий у меня есть все основания опасаться за свою жизнь.

«Сколько угодно таких оснований, – добавил Громов мысленно. – Вагон и маленькая тележка».

– Почему вы хотите увидеться именно со мной? – спросил он вслух. – И откуда вам известен мой домашний номер телефона?