Редко-часто случается, что скромный научный трактат пугает (анти)народную власть, но в этот раз получилось именно так. Мой «Малюта» принес мне звание полного профессора. Я прославился на всю славистику!

Пораженный Андропов решил меня скоррумпировать. Несуществующие издательства предлагали мне небывалые гонорары, в мой университет подсылали кокоток и гомосексотов, которые ласкались ко мне круглые сутки под видом влюбленных студентов по обмену. Но я был тверд!

Уязвленный Андропов приказал установить за мной страшную слежку. Среди иллинойских прерий я спиной чувствовал тяжелый взгляд Большого Брата. Никсонвиль наводнился незнакомцами в шляпах à la truand[121]и костюмах à la GUM.[122]Незнакомцы говорили по-английски с тяжелым тоталитарным акцентом и без артиклей. Они ходили за мной по пятам, подслушивали мои разговоры и ругательства, прокрадывались во двор, где рылись в мусорном ящике. С космодрома в Плисецке был запущен спутник «Космос-12345», который повис в геоцентрической орбите над Никсонвилем. С высоты 22 000 км шпионская фотопосудина снимала меня на обычную и инфракрасную пленку, просвечивала мое нутро рентгеновскими лучами. Сам Фим Килби, звезда советской разведки, вылез из отставки и выступил на Лубянке с лекцией «Борьба с врагом № 1», чтобы объяснить андроповцам, как обезвредить вольнолюбивого профессора. Следуя его советам, КГБ заказало десятки неодобрительных рецензий на моего «Малюту», которые путем шантажа и взяток были опубликованы в американских научных журналах.

Но я — опытный конспиратор. Ночью стал носить темные очки, приобрел новые манеризмы, вместо джинсов «Calvin Klein» облачил свои длинные, сильные ноги в «Eddie Bauer». Говоря образно, харизмой заметал следы. А для вящей бдительности развил в себе параною. Шарахался от собственной тени, оглядывался через лево-правое плечо, начал подозревать собственных детей в том, что они микроагенты Кремля.

Результаты были радостные: моя компроматка осталась целкой. Даже суперразведчик Филби ничего не смог поделать и снова ушел в отставку. Я устоял перед искушениями и провокациями.

Зато Андропов изменился в лице и остался без носа, так что теперь народ с трудом узнавал его на экране телевизора. Потрясенные советские власти объявили меня персоной non grata. Они боялись меня больше, чем Рональда Рейгана. В каждом офисе КГБ висел мой фоторобот с надписью: «Особо опасен. Расстреливать без предупреждения!»

Мне пришлось отложить заветное à la recherche de la terre inconnue[123]до восхода над непросвещенным отечеством прекрасной зари свободы.

Я плодотворно вкалывал у себя в университете, получая завидную известность в широких научных кружках. Одна за другой выходили мои статьи и книги и переворачивали представления Запада о России. На академических конференциях незнакомые коллеги исподтишка показывали на меня пальцем.

— Неужели это тот самый Харингтон? — шептали они, мигая от волнения.

— О да! — отвечали знакомые коллеги. — Запомните сей миг: вам повезло увидеть исполина славистики двадцатого века.

Но даже познав сладость славы, я оставался таким же скромником, как и раньше, давая моему превосходству над другими учеными проявляться посредством публикаций и лекций, а не банального бахвальства.

Наконец Брежнева, Андропова и Черненко отключили, Weltgeist[124]расшевелился, привел к власти Горбачева, потом Ельцина, потом Путина. Там, где раньше меня брали на прикол, я стал желанным научным, валютным гостем. Зигзаг новейшей истории постелил мне скатертью дорогу в родные места.

А тут сенатор-покойник Фулбрайт взял да дал мне грант для поездки в Москву. Я решил: по такому случаю обязательно откликнусь на зов предков, повидаю утерянные пенаты. В этом намерении мне помог мой приятель Веня Варикозов. Очень умный человек. Лоб в семь пудов!

Вениамин Александрович Варикозов начинал как детский писатель. В период реального социализма он сочинил серию романов про примерного пса, который всегда слушался папу и маму, прекрасно учился и никогда не кусался: «Джой из 5-го А», «Джой-звеньевой», «Джой-борец за мир», «Джой на Луне». В каждой школьной библиотеке можно было найти книжки про слащавую суперсобаку, дела и мысли которой учили маленьких читателей понимать смысл непреходящих человеческих ценностей.

После распада Советского Союза Варикозов стал монархистом. Он поступил в Институт Славянской Словесности старшим научным сотрудником, но продолжал работу над псиной эпопеей, герой которой был теперь взрослым кобелем с патриотическими взглядами. В начале девяностых шумный (не)успех имел роман «Джой-депутат», про то как на заседании Госдумы главный герой сначала облаял Егора Гайдара, а потом его съел (в произведении присутствовали элементы фантастики). В середине девяностых выходит антиалкогольный роман «Джой-трезвенник». В конце девяностых Веня издает трактат «Осторожно! Катары» о заговорах обреченных и сочиняет афоризм «Народ должен служить литературе».

Мой друг чистой водки эксцентрик: зимой и летом ходит в телогрейке, отрастил бороду от уха до брюха. Думает, что выглядит, как мужик, но народ принимает его за Абрама Терца.

Расскажу маленький парадокс: мы познакомились в Штатах.

Дело было так. Я зорко слежу за литературой родины моей матушки и на досуге-подруге листаю толстые журналы и худые романы. Однажды мой глаз споткнулся о стихотворение в прозе про залихватского казака, который душой болеет от засилья американской массовой культуры в своей станице. Когда холеный бизнесмен из Ставрополя открывает в колхозной читальне дискотеку, казаку становится невмочь. Он устраивает в дискотеке пулеметный погром, а затем собирает вокруг себя таких же, как он, удальцов, чтобы очистить Землю Войска Донского от западной скверны. Скандируя советские лозунги, антихиповая дружина совершает налет на Ставрополь, где расстреливает рок-музыкантов, крэк-коммерсантов и прочих агентов чужого влияния. Горы и горе разбитых гитар!

Стихотворение написал Веня Варикозов. Оно заставило меня улыбнуться, и как профессора, и как крипторусского. В утробе моей головы мгновенно вызрел план. Я вступил в действие. Поорал на начальника отделения, ощерился декану — и вскоре патриотический поэто-прозаик получил приглашение приехать в Мадисонский университет прочитать лекцию за неприличный гонорар. Веня предложил тему «Американские бациллы в теле русской культуры», я от имени вуза сказал «да» и обещал обеспечить патриоту-моноглоту синхронный перевод своими собственными устами.

На следующий день после приезда, еще не очумев на новом месте, Варикозов выступил перед университетской публикой. В ходе лекции он сообщил много странных сведений, заставляющих насторожиться, а в заключение завопил, причем по-английски: «Russia is the motherland of baseball!»[125]