Перед вами — чистый клерикализм. Церковь выше государства, как вечное и божественное выше временного, земного. Церковь не прощает государству секуляризации церковных имуществ. Церковь требует себе первенствующего и господствующего положения. Для нее депутаты Думы не только — вернее, не столько — народные представители, сколько „духовные дети“.

Это не чиновники в рясах, как выразился с.-д. Сурков, а крепостники в рясах. Защита феодальных привилегий церкви, отстаивание средневековья — вот суть политики большинства третьедумского духовенства. Епископ Евлогий вовсе не исключение… Поп Машкевич громит октябристский доклад за устремление „подорвать те исторические и канонические устои, на которых стояла и должна стоять наша церковная жизнь“, „сдвинуть жизнь и деятельность русской православной церкви с канонического пути на тот путь, на котором… действительные князья церкви — епископы — должны уступать почти все свои права, унаследованные от апостолов, князьям светским“… „Это есть не что иное, как посягательства на чужую собственность и на права церкви и ее достояние“ (…)

Третья Дума и третьедумский период русской контрреволюции характеризуется как раз тем, что эта организация реакционных сил прорвалась наружу, начала развертываться в общенациональном масштабе, потребовала особого черносотенно-буржуазного „парламента“. Воинствующий клерикализм показал себя воочию, и российской социал-демократии неоднократно придется теперь быть наблюдательницей и участницей конфликтов буржуазии клерикальной с буржуазией антиклерикальной. Если наша общая задача состоит в том, чтобы помогать пролетариату сплотиться в особый класс, умеющий отделить себя от буржуазной демократии, то в эту задачу входит, как часть, использование всех средств пропаганды и агитации, в том числе и думской трибуны, для разъяснения массам отличия социалистического антиклерикализма от антиклерикализма буржуазного.

Октябристы и кадеты, выступавшие в Думе против крайне правых, против клерикалов и правительства, чрезвычайно облегчили эту нашу задачу, показав наглядно отношение буржуазии к церкви и религии…

„Если мы обратимся к народной жизни, — восклицает „левый“ октябрист Капустин, — к жизни сельского населения, то сейчас, теперь, мы видим печальное явление, — колеблется религиозная жизнь, колеблется величайшая единственная основа нравственного строя населения… Чем заменить понятие греха, чем заменить указание совести? Ведь не может же быть, чтобы это было заменено понятием классовой борьбы и прав того или иного класса. Это — печальное понятие, которое вошло в жизнь нашего обихода. Так вот, с той точки зрения, чтобы религия, как основа нравственности, продолжала существовать, была доступна всему населению, нужно, чтобы проводники этой религии пользовались надлежащим авторитетом“…

Представитель контрреволюционной буржуазии хочет укрепить религию, хочет укрепить влияние религии на массы, чувствуя недостаточность, устарелость, даже вред, приносимый правящим классам „чиновниками в рясах“, которые понижают авторитет церкви. Октябрист воюет против крайностей клерикализма и полицейской опеки для усиления влияния религии на массы, для замены хоть некоторых средств оглупления народа, слишком грубых, слишком устарелых, слишком обветшавших, недостигающих цели, — более тонкими, более усовершенствованными средствами. Полицейская религия уже недостаточна для оглупления масс, давайте нам религию более культурную, обновленную, более ловкую, способную действовать в самоуправляющемся приходе, — вот чего требует капитал от самодержавия.

И кадет Караулов стоит на той же самой точке зрения… Он находит „ужасным“ (буквально так!), что массы „обезвериваются“. Он кричит совершенно по-меньшиковски о том, что „огромная самоценность церкви обесценивается… к громадному вреду не только дела церковного, но и для дела государственного“… Он протестует против союза церкви с черной сотней во имя того, чтобы „церковь в большей силе и славе, чем теперь, делала свое великое, святое дело в духе Христовом — любви и свободы“.

…Точка зрения кадетов совершенно тождественна с точкой зрения октябристов и выражает ничто иное, как стремление „культурного“ капитала организовать оглупление народа религиозным дурманом посредством более тонких средств церковного обмана, чем те, которые практиковал живущий в старине рядовой российский „батюшка“.

Чтобы держать народ в духовном рабстве, нужен теснейший союз церкви с черной сотней, — говорил устами Пуришкевича дикий помещик и старый держиморда. Ошибаетесь, гг., возражает им устами Караулова контрреволюционный буржуа: вы только окончательно оттолкнете народ от религии такими средствами. Давайте-ка действовать поумнее, похитрее, поискуснее, — уберем прочь слишком глупого и грубого черносотенца, объявим борьбу с „денационализацией церкви“, напишем на знамени „золотые слова“ епископа Евлогия, что церковь выше политики, — только при таком способе действия мы сумеем одурачить хоть часть отсталых рабочих и, в особенности, выполнить ее „великое, святое дело“ поддержания духовного рабства народных масс (…)

В сотый и тысячный раз мы видим подтверждение той истины, что только идя за пролетариатом, способны русские крестьянские массы свергнуть давящий и губящий их гнет крепостников-землевладельдев, крепостников в рясах, крепостников-самодержавщиков. Представитель рабочей партии и рабочего класса, с.-д. Сурков… сказал без обиняков, как должна относиться к ней вся последовательная и жизнеспособная демократия. „Религия есть опиум народа“… Ни одного гроша народных денег этим кровавым врагам народа, ЗАТЕМНЯЮЩИМ НАРОДНОЕ СОЗНАНИЕ…»

* * *

Как Ваше самочувствие, уважаемый читатель? Вам надоело читать, не так ли, о всех этих «христианских социалистах», богоискателях, богостроителях, эмпириокритиках, отзовистах, ультиматистах и т. п.?

Но представьте себе, как, должно быть, надоели они Ленину в течение десятилетия — с их «всеми и всяческими» религиями и религиозными идеями, грозящими погубить и революционную теорию, и партию марксизма, и дело революции, — что он вынужден был перегибать палку, чтобы отстоять революционный марксизм.

Теперь подведем итог.

1. «Христианский социализм» либеральной буржуазии оказался таковым только по названию. Если вначале из содержащихся в нем критических элементов еще могло развиться здоровое зерно, то очень скоро его основатели сами погубили это зерно в зародыше и повернули в сторону реакции, испугавшись последствий для их собственного класса. При этом «христианские социалисты» в России с самого начала не стремились к синтезу христианства с марксизмом, а нарочито дистанцировались от него, подчеркивая свою совершенную чуждость этике и философии марксизма, призывали к непримиримой борьбе с ним как с «антихристианской религией иудейского мессианизма», отталкивая от марксистских идей колеблющуюся интеллигенцию. Что и говорить, с христианским социализмом России не повезло, не нашлось здесь своих Вейтлингов. Сочетание слов «христианский социалист» в устах Ленина стало ругательным и непременно ассоциируется со словом «реакционный». Обжегшись тогда на булгаковщине, бердяевщине и богостроительстве, замешанном на махизме, отзовизме, ликвидаторстве и т. п., коммунисты дуют теперь на живую воду христианства Апокалипсиса и Новое Благовестие. Получается по библейской пословице: отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина.