Голуби страдали от разлуки, ведь они перестали быть единым целым. Их хозяева разъехались в разные уголки мира, и птицы боялись, что уже никогда не смогут найти друг друга, так как начали понимать, насколько огромен мир и какие ужасные вещи в нем происходят. Шли месяцы, они служили хозяевам, разнося послания, летая над полем брани, порхая по воздуху над людьми, которые убивали своих братьев за очередной клочок земли. Когда война окончилась, хозяева отпустили голубей на волю, но те не знали, куда лететь и что делать дальше, поэтому просто возвратились на родину. Так они и встретились, ибо им всегда было предначертано вернуться домой и обрести там будущее, а не прошлое, – заканчивает свой рассказ Рок и плавно складывает руки на коленях, словно учитель, дошедший до самой сути дела. – Чувствую ли я себя потерянным? Постоянно. Когда погибла Лия… тогда, в училище… – уголки его рта печально ползут вниз, – я оказался в чаще леса, слепой и потерянный, словно Данте до встречи с Вергилием. Но Куинн помогла мне. Ее голос вывел меня из бездны горя. Она стала моим домом. Знаешь, как она говорит? «Дом не там, где ты родился, дом там, где ты находишь свет, когда повсюду одна тьма». Найди свой дом, Дэрроу. – Рок берет меня за руку. – Возможно, он не в прошлом. Найди его, и больше никогда не будешь чувствовать себя потерянным.

Я всегда считал своим домом Ликос. И не мыслил его без Эо. И наверное, стремился туда, где скоро встречусь с ней. Хотел умереть и снова обрести дом в Долине вместе с женой. Но если так, почему мне этого недостаточно? Чем ближе я подхожу к порогу, тем глубже внутри меня разверзается зияющая пустота. Почему?

– Пора идти, – говорю я, поднимаясь с постели.

– Поверь мне как другу, – кивает Рок, делая попытку встать, – все пройдет. Человек не является точкой на жизненном пути. Он – сумма всего, что успел исполнить и хочет сделать. И ничего не стоит без тех, кого считает своими близкими. Ты мой лучший друг, Дэрроу. Помни это. Что бы ни случилось, я буду защищать тебя, как и ты наверняка защитил бы меня, если бы мне это потребовалось.

К его удивлению, я хватаю его за руку и некоторое время удерживаю.

– Ты хороший человек, Рок. Слишком хороший для своего цвета.

– Спасибо… но что ты хочешь этим сказать? – с прищуром смотрит он на меня, разглаживая слегка помявшуюся форму.

– Думаю, мы могли бы быть братьями. В другой жизни, но не в этой.

– Почему в другой? – непонимающе смотрит на меня Рок и вдруг замечает автоматический шприц у меня в левой руке.

Он не успевает остановить меня, а вот зрачки моментально расширяются, он смотрит на меня со смесью страха и доверия, словно верный пес, которого хозяин берет на руки, собираясь усыпить. Он ничего не понимает, хотя догадывается, что у меня есть причины так поступить, и все равно боится предательства. Его взгляд разбивает мое сердце на тысячу осколков.

Игла мягко входит Року в шею, и он медленно оседает на кровать. Когда он очнется, все, с кем и на кого он работал последние два года, будут мертвы. Он вспомнит, что я с ним сделал после того, как он назвал меня своим лучшим другом. Догадается, что мне было известно о финале церемонии. И даже если я останусь в живых, даже если они не узнают, что террористом был я, Рок все поймет. Точка невозврата пройдена.

Сегодня вечером я убью две тысячи сильнейших мира сего. Однако сейчас я иду с ними плечо к плечу, против обыкновения не обращая внимания ни на упаднические настроения, ни на снисходительные взгляды. Высокомерие Плиния не задевает меня. Нескромное платье Виктры оставляет равнодушным, даже когда она берет меня под руку, проигнорировав протянутую руку Тактуса. Шепчет мне на ухо, что сдуру забыла надеть нижнее белье. Я смеюсь, как будто это забавная шутка, пытаясь скрыть ледяное спокойствие.

– Полагаю, Дэрроу заслужил немного утешения перед отъездом, – вздыхает Тактус. – Не видел ли ты сегодня Рока, патриций?

– Он сказал, что нехорошо себя чувствует.

– О, как это на него похоже! Небось свернулся калачиком в постели в обнимку с книжкой! Надо за ним зайти.

– Он пошел бы, если бы захотел, – говорю я.

– Я хочу, чтобы он был с нами, – отвечает Тактус, презрительно глядя на остальных копейщиков, старающихся занять место поближе к хозяину.

– Если он тебе так нужен, сходи за ним, – говорю я, просчитав его реакцию.

– Никто мне не нужен! Если бы я не знал тебя так хорошо, – морщится он, – то решил бы, что ты до сих пор обижаешься на меня из-за той истории с капсулой!

– А, той самой капсулой, которую ты запустил, не дождавшись его? – спрашивает Виктра. – И на что тут обижаться, правда, Тактус?

– Но я же думал, что Дэрроу умер! Так что это был холодный расчет! – Тактус толкает меня в плечо своим здоровенным кулаком и кивает на Виктру. – Ну ты же понимаешь! Кто-то должен был приглядывать за этой дамочкой!

– Она – нежный цветок, – отзываюсь я, заслоняя собой Виктру.

– О горе богу океана, с ним тоже рядом никого, – нараспев цитирует Тактус, – в час бешеного урагана друзья покинули его!

Виктра поправляет золотой наплечник, спиралями обвивающий ее плечо, и насмешливо произносит:

– Этот чудесный мальчик так тщеславен! Думает, что и ураганы бушуют ради него. Аукцион начнется после церемонии, – добавляет она, заметив, что я ее совершенно не слушаю, и кивает на заходящий на посадку аэрокар. – А вот и он!

Из аэрокара выходит Шакал. Ожоги зажили, лишь в некоторых местах кожа едва заметно розовеет. Он шутливо кланяется отцу, не обращая внимания на шепоток, пробежавший среди свиты.

– Отец, – кивает он Августусу, – я подумал, что дому Августусов следует присутствовать на церемонии в более или менее полном составе. Ведь мы должны держаться вместе, несмотря ни на что!

– Адриус, – отзывается Августус, пристально разглядывая сына, как будто ища, к чему бы придраться, – не думал, что тебе по душе светские рауты. Вряд ли церемония придется тебе по вкусу.

– Ах вот почему я так и не получил приглашения! – театрально смеется Шакал. – Или же причина в терактах? Впрочем, какая разница. Я здесь и рвусь быть рядом с тобой в этот знаменательный день! – восклицает Шакал, широко улыбаясь всем присутствующим, он отлично знает, что отец никогда не устраивает публичных сцен. – Что ж, пойдемте! – провозглашает он, награждая меня зловещей усмешкой, которую наверняка замечают остальные.

Каков актер, думаю я, рассеянно следуя за Виктрой в самом конце длинной процессии. Мы идем по извилистым лабиринтам мраморных коридоров из нашей виллы в сады цитадели, расположенные в двух километрах отсюда. Башня верховной правительницы возвышается посреди розового сада и ручейков, словно огромный двухкилометровый меч.

Сад пересекают тысячи искусственных ручьев. В них плавают цветные рыбки, в тихих заводях снуют творения рук ваятелей – розовые русалки, в цветущих деревьях притаились кошкозьяны. Под сенью ветвей отдыхают огромные тигрорыси. Фиолетовые мотыльками порхают меж деревьев, играя на скрипках зловещие мелодии. Ночные сады Вакха, но без разнузданных оргий, которые так забавляли греков, – эльфы от души посмеялись бы над подобным заведением, но ауреи себе такого не позволяют. По крайней мере, прилюдно.