Вселенная бесконечна. Так утверждают схоласты, и сам я был тому свидетелем. Но эта бесконечность проявляет себя не во всем, а только лишь в бесконечности пространства и бесконечности возможностей. Вселенная ограничена временем, ведь у времени было начало – в этом все маги сходятся, – а значит, будет и конец. Как и у всех нас. И по-моему, именно в этом противоречии между бесконечным пространством и конечным временем скрыто объяснение всех кажущихся случайными совпадений, ведь подобно тому, как сохраняются неизменными масса и энергия, сохраняются и события.

А может, дело в том, что мы люди и наши жизни изначально тесно переплетены на ткацком станке человеческих трагедий.

– Меч Гибсона… – произнес я вслух. – Ты правда так думаешь?

– Я думаю, это весьма вероятно. Было бы здорово, если бы это было так. Ему бы хотелось, чтобы ты владел им. Если это действительно меч Тора Гибсона. Ты ведь его сын, – улыбнулась она мне.

Я торопливо убрал цилиндр в карман туники и тряхнул рукой, словно обжегшись.

Валка не сводила с меня взгляда и после этого неловкого момента спросила:

– По-твоему, Дораяика не обманывал, когда говорил, что Вселенную создало Тихое?

Словно обжегшись второй раз, я посмотрел на нее и поднес палец к уху, как делает глуховатый человек, когда просит повторить.

– Нас никто не подслушивает, – произнесла Валка на нордейском, разгадав мой сигнал. – Вон там в раму встроен микрофон, – указала она на дальнюю стену, – но я только что его отключила. Будет выглядеть как небольшая неполадка. У нас есть несколько минут, прежде чем люди Оливы заметят и пришлют кого-нибудь проверить.

Несмотря на все тяготы нашего положения, я улыбнулся, вспомнив наше давнее пребывание во дворце Балиана Матаро.

– Навевает воспоминания?

– Еще как, – подмигнула Валка. – Но ответь на мой вопрос.

– Я думаю, что Дораяика всерьез в это верит, – без раздумий сказал я, потому что повелитель сьельсинов никогда не лгал. – И отчасти это правда. Ты же видела череп в Актеруму? Наблюдатели существуют. Тихое – тоже.

– Ты тоже веришь, что оно сотворило Вселенную?

– Вообще-то, о нем следует говорить в мужском роде, – поправился я. – Другие… – усмехнулся я, сам не веря своим словам, – другие Адрианы называли его «он». Никак не привыкну.

Валка напряглась, и я почувствовал, что эти откровения ей не по душе.

– Почему они так говорят?

– Не знаю, – честно ответил я. – Но могу связаться с ними, если постараюсь. С их воспоминаниями. С теми Адрианами… которые никогда не жили. Кое-кому из них известно такое, с чем я и не сталкивался. Помню… как был рабом на Эмеше. Как мы с тобой были на «Ехидне» – или на «Тифоне»? Короче говоря, на одном из сьельсинских кораблей-миров, захваченных Империей.

– Но мы никогда не были ни на «Тифоне», ни на «Ехидне», – заметила Валка настолько спокойно, насколько могла.

– Знаю! – воскликнул я, положа здоровую руку на сердце. – Но я это помню! Даже карту видел! – Я пристально посмотрел на нее. – Тебе что-нибудь говорит название… Наири?

Валка помотала головой.

– А вайарту?

– Адриан, – нахмурилась она, – я не знаю, о чем ты. Эти видения…

– Это не видения! – возмутился я. – Это воспоминания! Мои воспоминания!

Я скривился от приступа боли в правой руке. В юности наш рост продолжается годами, а здесь этот процесс был сжат до нескольких дней. Я представил, как пальцы под заглушкой давят на кожу изнутри, растягивая ее.

– Уж себе-то я доверяю, – сказал я.

Валка слабо улыбнулась, но ничего не ответила, лишь наклонила голову.

– Верю ли я, что Тихий – бог? – продолжил я, возвращаясь к изначальному вопросу.

Во мне вдруг проснулся схоласт, и я сразу перешел к следующему:

– Что вообще есть бог?

Если определить бога как сущность, обладающую большим могуществом, чем тот, кто ищет бога, более развитую, чем человек, то Тихий, вне всякого сомнения, был богом. Но по той же логике мы, люди, были богами для умандхов, кавараадов и других низших рас, живших среди звезд. Да еще какими богами! По сравнению с нами даже Зевс со своей шайкой кровожадных психопатов и дегенератов покажется славным малым.

Мы, как и другие живые существа, были смертны… состояли из плоти и крови.

Но Тихий?

Что есть бог?

– Существо из сказок, – поджав губы, ответила Валка.

– Вот только у нас все наяву, – парировал я, уловив пренебрежение в ее голосе.

Когда-то оно было свойственно и мне. Я не верил в россказни Капеллы о Земле и ее Сыне, Боге-Императоре. Земля была лишь круглым камнем, – нашим родным круглым камнем, но все-таки камнем – а старый Вильгельм Виндзор был обычным человеком. Таким, как я, избранником Тихого, ролью которого было кратчайшим путем привести человечество к колыбели у конца времен, где лежало яйцо.

Но мы с ним были людьми.

– Так ты в это веришь? – не унималась Валка.

– Как не поверить? – спросил я. – Валка, я ведь однажды умер. Ты сама видела.

«Он убивает меня, но я буду надеяться на Него»[1], – произнесло мое второе «я», и я старался следовать этому принципу.

– То есть ты веришь, что оно – или он, какая разница, – создало Вселенную? Ты сам говорил, что Тихое – из будущего. Оно родилось в конце времен. Как оно могло создать Вселенную, если Вселенная создала его?

– «Не имеющий ни начала дней, ни конца жизни»[2], – пробормотал я. – Что это, если не бог?

Дверь в кабинет внезапно распахнулась, и в проеме возникло сердитое бледное лицо лейтенанта Карраса.

– Все в порядке? – спросил он с весьма глупым видом, учитывая, что причиной его вторжения был отказ прослушивающего устройства.

С опозданием осознав оплошность, Каррас залился краской.

– Я услышал повышенные голоса, – оправдался он, хотя мы с Валкой разговаривали полушепотом.

Ну и разведчики в легионах.

– Лейтенант, вам, наверное, послышалось, – любезно сказала Валка.

– Смею полагать, наши друзья из города скоро прибудут? – спросил я, отчасти жалея молодого офицера.

– Что? – удивленно моргнул Каррас и полностью открыл резную деревянную дверь. – Ах да! Так точно, милорд. В течение часа.

Я ухмыльнулся Валке:

– Значит, закончим разговор позже. – И чмокнул ее в щеку.

– Они знают, где меня искать, – сказала она, возвращаясь к работе.

Глава 10

Выжившие

Далеко не впервые за свою жизнь я оказался пристегнут к кровати. По крайней мере, на этот раз это была моя собственная кровать, а не холодная жесткая койка в медике. Грудь и плечо были замотаны белыми бинтами, меня лихорадило, а послеполуденное солнце ярко и весело улыбалось мне из окна, усиливая действие обезболивающих и лекарств, сгущающих кровь.

Рядом