Лицо её, симпатичное, но не сказать, чтобы красивое, озаряла полуулыбка. Эдакая Джоконда руздальского издания, с широко распахнутыми зелёными глазами, точёной фигуркой, выделявшейся, между тем, немалым бюстом, и короткой стрижкой а-ля мальчик-симпатяга, выжженной краской в кипенно белый цвет. Ростом она заметно уступала подруге, но и ладно.

– Антон я, – неуверенно заявил Мякиш, словно сомневаясь: он ли это? Здесь ли? Не сон?

– Маша, – пожала ему руку девушка мечты. – Это ты с дуба рухнул?

Толик с Генкой заржали как кони, Лерка ухмыльнулась.

– Не с дуба, а с груши! – важно поправил её Антон. – Там висел плод познания, но я его раздавил при падении. Теперь всё, до следующего года буду безмозглым.

Теперь и Лерка не удержалась от хохота, а Маша смотрела одобрительно: мол, безмозглый, это ничего, есть же и другие достоинства.

Мякиш понял, что невольно расправил плечи, подавая себя с выгодной стороны, надулся, но не выдержал и рассмеялся.

– Это всё здорово, товарищи оппозиты, но нас ждёт важная встреча! – заявил Толик. – Не будем терять времени, нам пора в центр.

Оппо… кто?!

2

– Толик, ты вообще о чём? Кто такие эти… Оп-па, гоп-па?

– Дак это мы ж! Не, ну вообще всё забыл?! Хотя да, с пальмы падать – это вам не как-нибудь… Смотри, Антоха, у нас политический строй какой?

Мякиш задумался. Припомнил всю ту жижу, что нёс в интернате Филат, и неуверенно ответил:

– Эта… карантинная монархия.

Пока они разговаривали, Генка уже начал спускаться по дороге к центру, Лерка с Машей потянулись следом, ничего не оставалось, как тронуться с места.

– Молодец! Но это на государственном уровне. Незримые Санитары, вирусная полиция и вот это вот всё. А реально и на местах правят бабушки.

Антон аж споткнулся: тяжело шагать, глядя не под ноги, а на собеседника.

– Какие, блин, бабушки?!

– Всякие. Твоя вон Десима Павловна, она ж не только пирожки-груши-вязание, она ого-го! Глава квартальной пентаграммы и тайный советник префектуры. Это ни фига себе величина, Мякиш, поверь на слово.

Ничего больше и не оставалось. Поверил.

– Ну хорошо, бабушки… А мы-то при чём, пусть себе правят. Кстати, а дедушки куда делись?

– У дедушек возраст дожития меньше. Я уже ни одного не застал, – хмуро ответил Толик. – Дело не в дедушках, чего ты пристал? Дело во власти! Пора уже заявить о себе, изменить Славославию, приблизить её к это… Тьфу ты!

Он покопался в кармане и достал засаленную от долгого употребления книжечку в синей обложке. Полистал, нашёл, видимо, нужное место и с чувством зачитал вслух:

– Приблизить заскорузлое общество мезогинного консерватизма к многоцветным идеалам пост-феминизма, понял?

Шли они уже минут десять, а центр ближе не становился. Если только совсем немного, но такими темпами им ещё шагать и шагать. Толик спрятал методичку в карман и ласково погладил её через ткань штанов.

– Ничего не понял, но и ладно. Короче, вы собрались свергать бабушек?

– Так точно. Только не «вы», а «мы». Завтра их, потом Санитарию, а там и до коронарха дело дойдёт, – уверенно ответил Толик. – Но с умом надо всё делать, не как наивные предшественники. Этих вон по «красным зонам» развезли в грузовиках – и привет. А мы, оппозиты, поумнее будем. Нам политическая власть даром не нужна, вряд ли ты или я станем бабушками, сколько ни живи.

– Гм. Ну это да. А зачем тебе тогда оно надо?

Толик задумался, пошевелил губами, уставившись в небо, что-то формулируя про себя. Потом всё-таки изрёк:

– Надо! Мы здесь хрясть. Не… Жрать? Короче, передовой отряд сознательной молодёжи.

Марево, закрывающее часть города на другом берегу реки, сгустилось, небоскрёбы погрузились во мглу, навевающую мысли о скорой грозе. Тем более, что жара нарастала. Мякиш глянул в небо: как и над интернатом, оно не было однородным – будто прорезанное наискосок узкое длинное окошко с палящим солнцем и пронзительной синью, и мутно-серое всё остальное.

– Вы всё о политике, мальчики? – решила подождать их Лерка. Маша топала дальше, оглянулась на Антона, но звать не стала. Генка оторвался уже порядком, упрямо шагая по раскалённому асфальту и глядя только вперёд.

– Провожу начальное информирование, – как-то очень уж книжно откликнулся Толик. Мякишу опять показалось, что он очутился посреди чужой пьесы, где все выучили роли, кроме него.

– А пост-феминизм – это как? – на всякий случай уточнил он.

– Это сверкающее будущее человечества! – с энтузиазмом сказала Лерка. От неё пахло влажной юной свежестью, словно от куста сирени после дождя. – Обычный и радикальный феминизмы давно потеряли актуальность, превратившись в кормушку для толстожопых американских лесбиянок, поэтому пришёл новый этап борьбы женщин за свои права. Назад к естественному сексу, позволяющему занимать доминирующее положение в обществе, не вызывая противодействия в виде расцвета половых извращений.

– Мысль понятна, – ответил Мякиш. Он не был убеждён до конца, но, кажется, на политику ему было совершенно плевать в прошлой жизни. Уж в юности – точно. Однако, вот этот новый, непохожий сам на себя Руздаль, и эти новые двадцать лет стремительно затягивали его в какую-то подпольную группу.

Если очень честно, ему хотелось сейчас пару бутылок сухого вина и остаться наедине с Машей, а там уж как масть ляжет. По смутным воспоминаниям, масть должна была лечь правильно, а если добавить пузырёк «Мартини», то и превратиться в смутно вспоминаемую на утро оргию, когда мало что помнишь, но по юности лет ни за что не стыдно.

– Бедный Генка! – резко сменил тему Толик, пользуясь тем, что приятель его не услышит. – Он же в тебя безнадёжно влюблён, Валерия. Давно и взаправду.

– Думаешь, дать? – задумчиво ответила она. – Вообще, пост-феминизм вполне допускает…

– Я тебе дам! Догоню и ещё раз дам! – в шутку разозлился Толик. Лерка рванула вперёд, он побежал догонять. Они были здорово похожи на двух играющих котят, но люди часто ведут себя по-дурацки. И не только в двадцать лет.

Мякиш тем временем немного ускорился и поравнялся с Машей.

– Мария, а ты тоже – оппозит? – немного коряво спросил он. Прекрасное начало разговора. Хуже только поинтересоваться, девственница ли она.

Антон вздохнул, но слово не воробей, до Киева доведёт.

– Оппозитка уж тогда, – весело парировала девушка мечты. – Хороший феминитив на дороге не валяется.

Кстати, дорога почти миновала сады с видневшимися за деревьями домиками, и явно привела их в непосредственно город. Начались многоэтажки, запестрели вывески магазинов, возле огромной, с кранами на четыре стороны, водной колонки толпился народ, подставляя под струи банки и канистры. Жизнь не то, чтобы кипела, но проявляла