Пятого октября 1789 года граф Александр Сергеевич Строганов писал в своём письме: «Мои дорогие друзья! Ваши письма меня очень беспокоят, так как вы находитесь в городе, в котором, как сообщают газеты, царит беспорядок, происходят волнения… Между тем курьеры, прибывающие один за другим, сообщают, что мы одерживаем над турками победу. Надеюсь, мой любимый сын, что и Ты одержишь победу в борьбе со своей инертностью и леностью… Посылаю Вам свой портрет, по-моему, очень удачный, нахожу большое сходство с собой. Внизу художник написал стихи, которые мне совершенно не понравились, однако мне не удалось их стереть.

Дорогой Ромм, прошу Вас заказать большой портрет моего сына в масле у лучшего художника… Вы доставите мне этим большую радость».

Несмотря на то что молодой Очер не поддерживал никаких отношений с Императорским Российским посольством в Париже, поведение, активная деятельность Павла Строганова, наследника самого большого состояния в России и сына близкого друга Екатерины II, не ускользнула из поля зрения российского посла во Франции Смолина. 16 апреля он отправил с курьером донесение государыне.

Это донесение достигло цели раньше листовок с информацией о революции во Франции, которые Ромм отправил графу Александру Сергеевичу Строганову. Государыня приказала, чтобы оно было немедленно доведено до сведения Высшего Совета. Граф Александр Сергеевич Строганов был осведомлён, что наставник его сына – Жильбер Ромм, которому доверили воспитание молодого человека Павла Строганова, записал его в «Клуб якобинцев» (“Club des Yacobins”). Этот клуб был основан, чтобы натравить весь народ на правящие классы. Граф Александр Сергеевич Строганов должен избавить своего сына от подобного влияния. О возвращении Ромма в Россию не могло быть и речи, вернуться в Россию Ромму не разрешили.

В своих письмах даже снисходительный граф Строганов стал проявлять определённое беспокойство по поводу воспитания своего сына. В марте 1790 года он настоятельно просил Ромма уехать из Парижа: «На дворе стоит весна, и я уверен, что Вы используете возможность отправиться в путешествие…» В следующем письме он снова разъяснил: «Я расцениваю посещение полиции не так, как Вы. Не могу себе представить, на каком основании они сочли необходимым нанести этот визит. Надеюсь, дорогой Ромм, что Вы проявите необходимую осторожность и примите надлежащие меры… Вы у всех на языке, вокруг Вас такой шум… Вся Европа следит за событиями во Франции, за событиями в Париже. Должен признаться, что от этих событий не ждут ничего хорошего».

Граф Александр Сергеевич Строганов ещё не заметил изменения в поведении Жильбера Ромма и поэтому 20 июня 1790 года заверил его ещё раз в своём полном доверии.

Даже после донесения российского посла во Франции граф Александр Сергеевич Строганов при всём желании никак не мог поверить во всё, о чём писал из Парижа русский посол во Франции государыне Екатерине II.

Александр Сергеевич старался не обидеть Жильбера Ромма:

В ответе Жильбера Ромма на это дружелюбное и вежливое письмо графа Александра Сергеевича Строганова содержалось бурное проявление лицемерного протеста:

И далее Жильбер Ромм, по всей вероятности, имея в виду Теруань де Мерикур (Theroigne de Mericourt), впадает в якобинский стиль, выражая свои мысли в манере якобинцев:

Эти упрёки звучат верхом неискренности, крайне необдуманными, особенно если принять во внимание то исключительное внимание, которое граф Александр Сергеевич Строганов уделял вероломному воспитателю и учителю своего сына.

После приезда Ромма и Павла в Риом умер Клемент, верный слуга Павла. На его похоронах было решено совершенно отказаться от религиозных обрядов и похоронить его на новый лад, как подчеркнула как бы между прочим местная газета. Это был бестактный, нелепый поступок, который ускорил дальнейшее развитие событий, так как больше не представлялась возможность прослеживать за двуличием Жильбера Ромма, за его лицемерием.

К этому времени граф Александр Сергеевич Строганов решил избегать всяких столкновений как с Жильбером Роммом, так и со своим сыном. Он просил Демишеля оказать содействие и изложить Жильберу Ромму письменно мнение графа Строганова, при этом самым вежливым образом, о том, что Александр Сергеевич рассматривает свои прежние соображения лишь как «предположения».