«Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал», — позже признавался Пушкин своему приятелю Петру Плетневу.

Да, в жизни поэта были еще две осени, проведенные им в сельце Болдине. Но словно гаснет вдохновение, будто кто-то незримый медленно задувает свечу…

Осенью 1833-го были созданы поэмы «Медный всадник» и «Анджело», «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях», «Сказка о рыбаке и рыбке», стихотворение «Осень». А в последнюю осень, проведенную в Болдине, написана лишь «Сказка о золотом петушке»…

Конечно, досужие пушкинисты объясняют это причинами чисто житейскими: необходимостью уладить дела в имении, недостатком свободного времени. И забывают одну, казалось бы, столь далекую и не связанную с жизнью и судьбой поэта — в январе 1833 года не стало батюшки Серафима…

Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв…

На рукописи этого стихотворения — по сути, поэтическом переложении великопостной молитвы Ефрема Сирина — Пушкин нарисовал молящегося в келье монаха. Исследователи пушкинской графики сходны в суждении: поэт изобразил преподобного Серафима Саровского! Да и первые строки пушкинской молитвы, не говорят ли они о подвижниках из Саровской пустыни и монахинях Дивеевской обители?

Знал ли Пушкин о деяниях святого старца? Думается, да. Ведь весть о молитвенном подвиге, когда отшельник, приняв монашеский постриг с именем Серафим, тысячу дней и ночей молился, стоя коленопреклоненно на камне, уже летела по России.

Великое чудо веры и любви обратилось чудом «детородной» Болдинской осени. Самой поэтической в мире.

Наталия Николаевна никогда не бывала в Болдине — ни невестой поэта, ни его женой, ни вдовой… Но ее именем словно освящена вся неброская здешняя земля. Ее присутствие незримо, незаметно, но оно во всем — словно отражен прекрасный лик и в зеркальной глади прудов, и в старинных зеркалах пушкинского дома, где так и не суждено было ей стать хозяйкой…

Ее «небесные черты» хранят рисунки, набросанные Пушкиным на рукописных листах, что, как и прежде, в изобилии лежат на рабочем столе поэта, на конторке. Любовью к Ней слагались пушкинские шедевры.

…Пушкин живет в Болдине, словно на острове, огражденный от всего мира холерными карантинами. Из этого нижегородского сельца летят в Москву послания, адресованные невесте. И верно, она не раз перечитывала эти страстные и такие необычные любовные признания:

«Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причиненное вам беспокойство… еще раз простите меня и верьте, что я счастлив, только будучи с вами вместе»;

«Мой ангел, ваша любовь — единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка (где, замечу в скобках, мой дед повесил француза-учителя аббата Николя, которым был недоволен)»;

«Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров…»

И уже, будучи ее мужем, он всегда тосковал в разлуке и писал ей из Болдина нежные письма:

«Мне здесь хорошо, да скучно, а когда мне скучно, меня так и тянет к тебе, как ты жмешься ко мне, когда тебе страшно»;

«Ты говоришь о Болдине. Хорошо бы туда засесть, да мудрено. Об этом успеем еще поговорить».

Нет, не успели…

«Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, — а душу твою люблю я еще более твоего лица».

Письмо послано Наталии Николаевне из Тверской губернии накануне ее дня рождения, в августе 1833 года. По сути, это и есть поздравление жены с Натальиным днем. Ведь предваряет его Пушкин словами: «Письмо это застанет тебя после твоих именин».

Пройдет чуть более двух месяцев, и в Болдине, в начале ноября Пушкин завершит «Сказку о мертвой царевне…»

Свет мой, зеркальце! скажи,

Да всю правду доложи…

«Гляделась ли ты в зеркало…» Возможно, именно эти строчки, обращенные к Натали, возродили к жизни давнишний замысел — и сказка, слышанная Пушкиным еще в Михайловском, появилась на свет Болдинской осенью 1833 года.

Привиделась ли тогда поэту знакомая картина: красавица жена, втайне любующаяся своим отражением? И как причудливо отразился в сказочном мире, в волшебном зеркале, иной лик — гордой и злой царицы, красавицы без души и сердца. Полного антипода милой Наташи.

«Дай Бог тебя мне увидеть здоровою, детей целых и живых! да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином!» — мечталось когда-то Пушкину.

Наталия Николаевна, Натали, Таша… Даже деревья хранят ее имя: есть в Большом Болдине сосны — Натальины. Посажены они сыном Александром у барского особняка во Аьвовке по просьбе самой Наталии Николаевны — по четыре сосны с каждого угла дома в память о детях: Марии, Александре, Григории и Наталии Пушкиных. И верно, давая наказ старшему сыну, вспоминались ей тогда и сосны в Михайловском, воспетые ее великим мужем:

…Они все те же,

Все тот же их, знакомый уху шорох —

Но около корней их устарелых

(Где некогда все было пусто, голо)

Теперь младая роща разрослась,

Зеленая семья, кусты теснятся

Под сенью их как дети…

Тех знаменитых пушкинских сосен уже давным-давно нет. А Натальины красавицы сосны во Аьвовке вошли в «могучий поздний возраст» — высоко в небе покачивают своими вечнозелеными вершинами…

О, будь мне спутницей младой

До самых врат могилы!

A.C. Пушкин

И вот в декабре 1830-го Пушкин, вырвавшись из своего «болдинского заточения», вновь в Москве. Первый визит на Никитскую принес разочарование: Наталия Ивановна устроила поэту-жениху далеко не любезный прием. Но примирение все же состоялось, и Гончарова-мать вместе с будущим зятем и дочерью совершает паломничество по московским монастырям и соборам, возит их на поклонение к чудотворной Иверской иконе.

А по Москве — только и разговоров, что о предстоящей свадьбе Пушкина!

Еще летом князь Вяземский тревожился, «чтобы в Петербурге Пушкин не разгончаровался: не то что влюбится в другую, а зашалится, замотается». И весьма прозаически объяснял причину влюбленности приятеля: «В Москве скука и привычка питают любовь его».

Как занимала друзей и недругов поэта будущая его женитьба, перераставшая в их письмах в событие чуть ли не вселенского масштаба!

Князь П. А. Вяземский — жене в Остафьево: