Роберт засунул руки в карманы пальто и храбро зашагал вперед, расталкивая плечами настырных репортеров и операторов.

Берт Сиэрз! — что есть мочи заорал он.

Окружающие на мгновение замерли, удивленно уставившись на кричавшего.

Люди потеснились, и Кэтрин потихоньку тронулась вперед через «коридор», создаваемый Робертом.

«А если они меня не пропустят?» — со страхом думала она.

Подойдя к воротам, Роберт отпер их. Всюду, куда бы ни падал взгляд Кэтрин, сверкали на солнце линзы камер, суетились женщины в деловых костюмах и мужчины в ярких ветровках.

Автомобиль медленно катился вперед. Роберт нетерпеливо махнул ей рукой. Кэтрин нажала на газ.

Она боялась, что толпа последует за ней до дома, легко преодолев символическое препятствие в виде ее спутника и пожилого Берта Сиэрза, но, повинуясь неписаному закону, смысл которого Кэтрин до конца не понимала, журналисты остановились перед самыми воротами.

Оказавшись в относительной безопасности, она затормозила.

Поехали, — садясь на пассажирское сиденье, распорядился Роберт.

Дрожащими руками вырулив на подъездную дорожку, женщина медленно поехала вперед.

Быстрее, — нервно озираясь, приказал ее спутник.

Прорываясь через буйствующую толпу перед въездными воротами собственного дома, Кэтрин надеялась, что найдет там убежище, если только они с Робертом сумеют добраться до двери. Однако она слишком поздно заметила четыре автомобиля, припаркованных на подъездной дорожке. В ее голове зазвонил тревожный звоночек. Сколько человек могло приехать на четырех машинах? Наверняка немало. Передышки не предвиделось.

Кэтрин выключила зажигание.

Если хотите, можно отложить этот разговор на потом, — предложил Роберт Харт.

Рано или поздно мне все равно придется встретиться с ними, — не согласилась с ним Кэтрин.

Возможно, вы и правы.

Мне нужен адвокат?

Профсоюз позаботится об этом, — кладя руку ей на плечо, сказал Роберт. — Только не говорите этим людям ничего, в чем вы не уверены на все сто процентов.

Сейчас я не уверена ни в чем, — тяжело вздохнула Кэтрин.

Незнакомцы оккупировали кухню и «длинную» комнату. Мужчины были в черной форме и темных костюмах. На Рите был вчерашний костюм цвета голубой волны. Грузный мужчина в овальных очках со стальной оправой, с волосами, блестевшими и лоснившимися от переизбытка геля, подошел к Кэтрин. Воротник его рубашки, как отметила про себя женщина, глубоко впился в кожу, а лицо имело нездоровый румянец. Раскачивающаяся походка мужчины отличалась той неповоротливостью, которая присуща большинству страдающих ожирением людей. Особое впечатление производил танцующий из стороны в сторону живот.

Миссис Лайонз, — протягивая руку для рукопожатия, сказал толстяк. — Меня зовут Дик Сомерс.

Кэтрин позволила мужчине пожать ей руку. Рукопожатие было слабым, а кожа — влажной.

Зазвонил телефон. Роберт Харт не двинулся с места, и Кэтрин была очень благодарна ему за это. Она сейчас нуждалась в нем.

Откуда вы? — спросила женщина.

Я следователь из отдела безопасности. Первым делом спешу заверить вас, от своего лица и от лица моих коллег, что все мы глубоко сожалеем о постигшей вас утрате.

До слуха Кэтрин долетало приглушенное бормотание диктора из стоявшего в соседней комнате телевизора.

Спасибо.

Я знаю, что это невосполнимая потеря для вас и вашей дочери, — сказал Сомерс.

При слове «дочери» Кэтрин передернуло. Это не осталось незамеченным.

Однако я обязан задать вам несколько вопросов, — продолжал толстяк.

На столах в кухне стояли одноразовые пластиковые стаканчики из-под кофе и две яркие розовые коробочки с пончиками «Данкинг Донате».

Кэтрин страстно захотелось пончика, обыкновенного пончика, который можно окунуть в чашку с горячим, дымящимся кофе, а затем отправить сладковатое тесто себе в рот. Как-никак она не ела уже более полутора суток.

Мой коллега Генри Бойд, — сказал Сомерс, представляя вдове молодого светловолосого мужчину с усами.

Кэтрин пожала протянутую руку.

Затем ей представили четырех человек, облаченных в летную форму авиакомпании «Вижен»: золоченые пуговицы и галуны, зажатые в руках фуражки. Такую же униформу носил ее покойный муж. От волнения у Кэтрин перехватило дыхание. Она пропустила мимо ушей обрушившийся на нее поток соболезнований, прекрасно понимая, что они лишены искренности, что люди, приехавшие в ее дом, собрались здесь не за тем, чтобы горевать о постигшей ее утрате.

Мужчина с волосами цвета металлической стружки сделал шаг вперед и представился:

Миссис Лайонз! Я старший пилот Билл Тирни. Мы вчера разговаривали по телефону.

Да.

Разрешите мне еще раз выразить, от своего лица и от лица всех сотрудников авиакомпании, наше глубокое сожаление по поводу гибели вашего мужа. Он был прекрасным пилотом, одним из лучших.

Спасибо.

Слова «глубокое сожаление» и «разрешите мне выразить» повисли в воздухе кухни подобно облаку табачного дыма. Кэтрин раздражали эти шаблонные соболезнования, похожие друг на друга, как десятидолларовые купюры в пачке. Почему люди пользуются заученными формулировками? Разве нельзя выражать соболезнования искреннее, отойдя от шаблона? Перед ее мысленным взором предстала картина: старший пилот стоит у зеркала в туалете своего офиса и репетирует речь; он волнуется, так как это первая катастрофа такого масштаба, обрушившаяся на «Вижен».

Расскажите мне, пожалуйста, содержание пленки «черного ящика», — попросила старшего пилота Кэтрин.

Тирни поджал губы и отрицательно покачал головой.

Никакой информации касательно аудиозаписи пока что официально не обнародовано, — сделав шаг вперед, заявил Сомерс.

Я это прекрасно понимаю, — поворачивая голову к следователю, сказала Кэтрин. — Но вы ведь знаете, что на пленке? Так ведь?

Нет. Я ничего не знаю, — ответил тот, стараясь не смотреть ей в глаза.

Кэтрин стояла посреди кухни у всех на виду, облаченная в свою зимнюю одежду — сапоги, теплую куртку и джинсы. Тяготясь обращенным на нее всеобщим вниманием, женщина чувствовала себя не в своей тарелке, так, словно допустила ужасную бестактность.

У одной из машин не заперта дверца, — указывая в окно на подъездную дорожку, произнесла она.

Давайте пройдем в гостиную, — предложил Сомерс.

Чувствуя себя чужой в собственном доме, Кэтрин прошла в «длинную» комнату. Мужчины расселись первыми, и единственным свободным местом, оставленным для нее, было огромное кресло Джека, повернутое так, чтобы струящийся из высоких окон свет мешал женщине видеть лица собравшихся. Утонув в пышной обивке, Кэтрин почувствовала себя маленькой и жалкой.