– Ральф не может сейчас жениться на вашей девушке, – сказал бейлиф. – Вот наш ответ на вопрос, если таковой будет задан: никакой женитьбы не будет.

Констанс подперла подбородок ладонью. Все в зале молчали в ожидании того, что она скажет.

– Когда в следующий раз я встречусь с нашим славным королем, – спокойно произнесла Констанс, – который является превосходным знатоком закона и любит разбираться в самых запутанных случаях, я задам ему интересный вопрос: «Является ли нормандский крепостной таковым и на английской земле, и если да, то при каких условиях?»

Бейлиф открыл было рот, но она продолжила: – Король Генрих просто обожает вести ученые дебаты по различным пунктам закона. Возможно, наш всемилостивый и всемудрый король соблаговолит обсудить этот вопрос с вашим господином – шерифом.

Бейлиф явно начинал проявлять беспокойство.

– Как вы совершенно справедливо говорите, наш король Генрих в самом деле знаток закона. – Он обвел взглядом собравшихся. – Мы можем разрешить девушке из Неверсби жить с Ральфом до тех пор, пока шериф не вынесет окончательное решение: считать ли ее после замужества свободной женщиной или нет.

Констанс отнюдь не хотела оставлять последнее слово за рептонским шерифом. И бейлиф хорошо знал, что его господин отнюдь не хочет, чтобы английский король самолично решал подобный вопрос. В последние несколько лет, после смерти единственного сына, Генрих стал совершенно непредсказуемым в своих решениях.

Прикрыв рот ладонью, управляющий Банастр кашлянул. Молодой брат Эланд смотрел на нее с таким видом, будто ожидал, что она вот-вот, прямо у него на глазах, обернется гарпией и вылетит в дверь.

– Я думаю, что для короля это будет интересным развлечением – определить, останется ли дочь кузнеца свободной, выйдя замуж за шерифского виллана.

Нахмурившись, бейлиф ответил не сразу:

– Именно этого и хочет мой господин – шериф.

В задних рядах раздались протестующие возгласы.

– Но это, в конце концов, дело второстепенное, – быстро добавил он. – Женитьба какого-то егеря не представляет особого значения для моего господина. У него хватает других, куда более важных, дел.

Он замолчал, а люди шерифа что-то зашептали на ухо бейлифу.

Банастр тихо сказал Констанс:

– Вы сделали неплохой ход, миледи. Они, кажется, собираются изменить свое решение.

Не ответив ему, Констанс сказала:

– Я думаю, в скором времени мы сможем убедить короля высказать, что он думает по этому поводу. А именно: по поводу браков между свободными женщинами и нормандскими крепостными, живущими в Англии. А также, естественно, и по поводу принадлежности их детей. Для меня и шерифа высочайшее мнение будет иметь особую ценность.

Отец Бертран, сидевший в конце стола, сказал:

– Было ли уже зачитано объявление о предстоящей свадьбе?

Констанс откинулась назад. Бейлиф нехотя обещал, что соответствующее объявление будет зачитано. Она заметила, каким ликующим взглядом одарил Ральф свою возлюбленную.

Отец Бертран записал, что Ральф, егерь рептонского шерифа, через неделю после того, как в церкви будет объявлено о предстоящем бракосочетании, будет обвенчан с дочерью кузнеца Эдит, свободной женщиной из Неверсби. Предполагается, что жить новобрачные будут в Рептоне.

Водя пальцем вдоль царапины на столе, Констанс говорила себе, что не сделала ничего особенного, только померилась умом с бейлифом, а через него и с рептонским шерифом по поводу деревенской свадьбы. Об этом-то и предупреждал ее Жюльен. Когда Ральф женится на своей возлюбленной, они окажутся вне ее досягаемости. И нет сомнения, что в один прекрасный день шериф, человек, никогда своего не упускающий, постарается взять реванш. «Так всю жизнь и буду я сидеть в суде», – со вздохом подумала Констанс, убеждаясь, что ни одно дело не решается окончательно. Но рептонский шериф теперь дважды подумает, прежде чем вновь бросить ей вызов.

Жители Неверсби и люди шерифа покинули зал. Следующим слушалось дело о межевом споре. Констанс не присутствовала ни на одном заседании суда, где не разбирались бы межевые споры. Ее мысли рассеянно блуждали где-то далеко. За спиной появился посланец от Пьера де Жервиля, что, впрочем, ее не удивило.

Нагнув голову, она сказала Мэллори Банастру:

– Вот уж не ожидала, что вести из Морле придут так быстро.

Дождавшись своей очереди, посланец передал ей учтивые пожелания ее вассала Пьера де Жервиля и просьбу прислать как можно больше провизии в Морле, ибо тамошние ее запасы уже истощаются.

– Глупец, – вполголоса сказал управляющий, – несколько недель назад, когда уезжали, вы же оставили ему продовольствие.

Констанс заранее знала, что так будет. Она спросила посланца, что стало с закупленным ею скотом и зерном, но он как будто бы ничего не знал об этом.

У нее не было никакого желания ехать в Морле, да еще на Святки, куда приятнее было бы провести рождественские праздники у себя дома, но выбора у нее не было. Констанс плохо себе представляла, каким образом освободить де Жервиля от некоторых из его обязанностей. Она много раздумывала над этим, но ничего дельного ей в голову не приходило.

Она подозвала к себе Эверарда и расспросила посланца о том, каковы потребности замка. Когда посыльный достал список де Жервиля, начальник рыцарей стоял совсем рядом с Констанс.

– Для такого дела им понадобится весь отряд, – приглушенным голосом сказал Эверард. – Чтобы эскортировать подобное количество продовольствия, да еще во время Святок, ста рыцарей, пожалуй, окажется еще и мало.

О том, чтобы отослать весь отряд с обозом, не могло быть и речи. Констанс вручила список брату Эланду, который начал громко зачитывать его вслух. Он не успел огласить и пяти пунктов, когда Констанс его перебила:

– Матерь божия, да где мы возьмем столько продовольствия? Что он себе думает?

Они переглянулись. В сильном гневе Констанс поднялась и направилась к выходу, оставив Эверарда и управляющего в недоумении и растерянности.

Закутанные в теплые плащи рыцари за дверью подняли мечи в знак приветствия. Видно было, что они сильно замерзли.

Местные жители ушли, ушли и вилланы со своим межевым спором, поэтому надобность в охране отпала. Констанс послала рыцарей на кухню согреться и подкрепиться, и они с радостью подчинились. Она стояла, глядя, как хлопья снега падают на поля вокруг усадьбы. К жердям ограды жался скот. По дороге от Неверсби ехала повозка, возница зябко кутался в воловью шкуру.

Констанс положила руку на живот. Мысль о том, что она, возможно, в тягости, все эти дни не покидала ее. Она ни на миг не забывала безумца, который насильно взял ее в шатре в ту грозовую ночь, не забывала его насмешливых слов, сверкающих глаз.