Всю дорогу домой я мрачно смотрела в окно, чувствуя себя самым несчастным существом в мире. Или мрачно спала, видя исключительно мрачные сны. Да, не так я себе это все представляла. Любящий мужчина, желанная женщина, сногсшибательное удовольствие — и упрек по поводу сухарей!

По прибытии я, несмотря на раннее утро, побежала к Отто. Громогласно храпящий полугном проснулся только тогда, когда я забралась к нему в постель.

— Молот и Наковальня! Ола! Ты что здесь делаешь? Ты как?

От неподдельного участия лучшего друга мне опять захотелось плакать.

— Что вообще происходит? — спросил Отто, вытирая мне слезы. — Я получил намедни письмо от Ирги, но ничего не понял. Кто из вас двоих с ума сошел? Что вообще происходит?

Используя бороду полугнома в качестве носового платка, я, захлебываясь слезами, рассказала про свою поездку в Рорритор.

— И он пошел в магазин за сухарями, а меня бросил, — закончила я, икая от рыданий.

— Теперь я точно знаю, что вы друг другу подходите, — сказал Отто, грустно рассматривая то, во что превратилась его борода. — Потому что оба ведете себя как идиоты!

— Мне простительно, а вот ему…

— И ему простительно, — оборвал меня Отто. — Что ты ему в записке написала, что бедный парень вешаться собирается?

— Не помню, — призналась я.

— Сейчас процитирую. — Полугном достал из ящика стола письмо. — «Я тебя ненавижу. Прощай».

— Гм… да? — озадачилась я. Кажется, переборщила. — А чего он? И вообще, ты мой друг, а не его!

— Я и его друг, — сказал Отто, зевая. — И вообще, вы меня со своей любовью уже достали. Зачем все так усложнять, а? На, читай, кажется, это письмо больше тебе предназначено, чем мне. Не мешай досыпать. И утром с тебя за-а-автрак…

Света из окна для чтения явно не хватало, но у меня так тряслись руки, что только с третьего раза удалось слепить пристойный огонек.

Я глотала строчку за строчкой и не узнавала Иргу. Где ровный, почти каллиграфический, слегка наклонный почерк? Где четкость и безукоризненное построение фраз?

«Отто, старый друг.

Кажется, я совершил самую большую ошибку в жизни. Я не знаю, что теперь делать, как мне вернуть Олу?

Я испугался, смутился. Я не знал, что делать и как быть, что говорить и как смотреть ей в глаза, чтобы она не подумала, что я ее использовал…

Я даже не знаю, понравилось ли ей!

Для меня это было фантастически, сказочно прекрасно, я так долго мечтал об этом. А потом все сломалось. Я повел себя как дурак! Но я не знал, чего она ждала от меня, и испугался. Мне надо было собраться с мыслями, а она ушла и написала «Я тебя ненавижу, прощай». Я не знаю, как сказать, что я люблю ее больше жизни! Что мне никто не нужен, кроме нее!

Я никогда ни к кому такого не испытывал. И никогда ни с кем мне не было так хорошо. Не знаю, как убедительно сказать ей об этом… Что она мне нужна любая, что бы она о себе ни думала… А то, что случилось между нами, было самым прекрасным в моей жизни.

Мне не хочется без нее жить, но я сам все испортил.

Дружище, что же мне делать?

Ирга»

— Отто! Отто! — смеясь и плача одновременно, тормошила я полугнома.

— Что еще стряслось?

— Он меня любит!

— Это что, новость? Да об этом даже профессор Партик знает, с тех пор как твои работы по некромантии прочитал.

— Не новость! Но ему хорошо со мной! Все время хорошо, в каком бы состоянии я ни была! Почему он мне об этом не говорил?

— А тебе мало, что он твою задницу регулярно спасал?

— Ну я думала…

— Чистый альтруизм не в моде, — сказал Отто и зевнул так, что хрустнуло что-то в челюсти. — Эй, ты куда?

— В Рорритор!

— Стой! Это ты шляешься неизвестно где столько времени, а Ирга уже третий день у твоих дверей сидит. Ждет. Бледный, несчастный, страдающий…

Последнее, что я услышала, выбегая в коридор и стремясь к возлюбленному, был обиженный вопль лучшего друга:

— А как же мой завтрак?!

Праздник Весеннего равноденствия я по традиции встречала дома, в окружении любящих родственников. За праздничным столом разговор, как обычно, плавно перетек к обсуждению моей личной жизни.

— Когда ты обзаведешься мужем? — спросила мама, недвусмысленно кивая на колечко, которое я не снимала с безымянного пальца.

— Скоро, — пообещала я.

— А когда ты познакомишь нас со своим избранником?

— Скоро.

Привезти Иргу домой было равнозначно немедленному походу к алтарю Богини Рода — без обручальных колец нас из города бы не выпустили. Конечно, я хотела замуж, но когда-нибудь потом.

— Что значит «скоро»? — возмутилась мама. — Мне людям в глаза стыдно смотреть! Старшая дочь — и никак свою судьбу не устроит. Все твои одноклассницы уже вышли замуж.

— Так уж и все? — усомнилась я.

— Почти все, — не дала себя сбить с толку мама. — Даже Стефа недавно нашла себе мужа.

— Что? — поразилась я.

Стефа была воинствующей феминисткой. Все здравомыслящие особи мужского пола старались к ней не приближаться. Впрочем, не здравомыслящие мужчины исчезали из поля зрения моей лицейской одноклассницы уже через несколько минут после знакомства. Они смывались с увядшими ушами (действие Стефиной магии) и безумным выражением глаз (результат ее лекции о равноправии).

— Да, — вмешалась в разговор бабушка и поделилась последней сплетней: — Только молодые от родителей съехали, поселились в домике на окраине и в гости не зовут. Стефина мама очень возмущена подобным поведением.

— А за кого она замуж вышла?

— Приезжий кто-то, я о нем ничего не знаю, — расстроенным тоном сказала бабушка.

Я удивлялась все больше и больше. Сам факт того, что лучшие городские сплетницы ничего не знали о муже Стефы, был поразительным.

— Это все связано с ее работой. Дело-то деликатное, — сказала Зария, третья по старшинству сестра.

— Какое?

— Стефа занимается увеличением груди. С помощью магии, безболезненно и результативно.

Я выронила ложку из рук. Увеличить грудь магическим путем пытались несколько поколений магичек, но дальше иллюзии никто так и не двинулся. В конце концов эта процедура была признана эффективной только с помощью хирургического вмешательства.

— Результативно с помощью магии? — переспросила я.

— Да, — ответила Зария. — А ты что, не заметила? Я же грудь увеличила!