доложил о странной «пунктирной двери» руководителю сметной группы Колыбанову. Взглянув на чертеж, самоуверенный руководитель сказал, что это мелкая ошибка чертежников и что при расчетах для взрыва она не имеет никакого значения.

С последним доводом Вадим согласился: для подрывных работ это действительно никакой роли не играло. Но чтобы царские чертежники и академики архитектуры допустили ошибку?… Навряд ли! Чертежи и рисунки идеальные - выполненные старинной китайской тушью и голландскими акварельными красками на английском ватмане, они являли собой образец немецкой точности и аккуратности. В верхнем левом углу каждого листа рукой императора были начертаны повелевающие слова «Быть по сему». Даже дед Никита Калистратович, недоброжелательно относившийся к академикам, всегда отдавал им в этом должное…

Прошло несколько месяцев. Вадим Мостовиков работал уже в Управлении строительства метрополитена и, казалось, давно позабыл незначительную деталь в чертеже. Однако в то утро, когда он наблюдал за раскопками склепа Малюты Скуратова, подспудно возникла «пунктирная дверь». Вадим вспомнил рассказы Стеллецкого о поисках на Боровицком холме.

Теперь, когда ему стало точно известно, где находилось подворье Малюты Скуратова, Вадим мог прикинуть наиболее возможную, самую короткую подземную трассу от его усадьбы к Кремлю. Она должна была пролегать от бывшего Алексеевского монастыря. Значит, близ Храма, который был здесь построен, то есть под теперешними развалинами?

А что если и под Храмом сохранился подземный лабиринт?

Вадим поделился своей догадкой с Сергеем Ветохиным и показал ему сделанную наскоро приблизительную схему древнего подземного хода.

- Ошибки чертежников я не допускаю, - заключил Ветохин. -«Пунктирная дверь» в цокольной стене наверняка существует.

- Но куда? В пустоту дверей не делают. А теперь посмотри сюда, - продолжал Вадим. - Это левый берег Москвы-реки. Черными точками я наметил трассу подземного хода Малюты к Кремлю.

- Именно! Елки-палки! - восхищенно воскликнул Ветохин. -Он проходил здесь! Где потом построили Храм Христа. И значит?… Значит: когда закладывали фундамент под Храм, подземный ход обязательно обнаружили. И… может быть, не засыпали?

- В том и суть! А что если за дверью окажется лестница, ведущая вниз? - добавил Вадим.

- Постой, постой!… Ты хочешь сказать… Елки-палки! Значит, эта дверь… ведет туда! В подземный ход!

- Да! Если за ней есть лестница. Но на чертеже никакой лестницы не обозначено, - ответил Вадим.

- Конечно, не обозначено! Они, кто это делал, не дураки, Стеллецкий узнает - с ума сойдет от радости! Может быть, там, в подземелье, сундуки с либереей!

- Погоди! Это ведь только мое предположение. Его надо проверить, - заметил Вадим.

- Проверим!

- Кроме того, мощные взрывы могли уничтожить лестницу, если она существовала.

- Увидим!

- Надо подождать, пока бригада Флегонта доберется до цоколя. Тогда станет ясно, есть ли там дверь, что уцелело и что разрушено, - подвел итог Вадим.

- Я расскажу обо всем Стеллецкому, - продолжал свою мысль Ветохин. - Если ему не удастся разыскать вход в царский тайник под Кремлевским холмом, то, может быть, он подберется к нему с другой стороны - от бывшей Опричной усадьбы Скуратова, из Чертолья.

- Да, вполне возможно, ведь ходы Малюты тянулись, по преданию, до Кремля и ко двору Ивана Грозного, находившемуся на Ваганьковском холме, где теперь стоит дом Пашкова.

- У тебя, Вадим, остались друзья во «Дворецстрое». Да ты и сам можешь в любое время побывать на стройплощадке. Последи, как продвигаются работы. Когда они станут приближаться к цоколю, сообщи мне. И ежели твоя догадка верна, то Стеллецкий похлопочет и добьется разрешения осмотреть подвалы, если они уцелели после взрывных работ. Вдруг да?…

* * *

В то счастливое для Вадима Мостовикова время он встретился на одном из вечеров в управлении «Метростроя» с миловидной кареглазой брюнеткой, сотрудницей одного из московских НИИ -Наташей Горюновой, которую полюбил, и она стала впоследствии его женой.

Время проходило быстро, некогда было ему считать не то что дни - недели. И все-таки раз в месяц, а иногда в квартал выкраивал Вадим полчасика, чтобы навестить белокаменный «Теремок» - милый дом своего детства, своеобразный памятник, который оставил по себе в Москве его дед Никита Калистратович.

«Теремок» в начале тридцатых годов после переселения женсовета в другое здание занимала строительная контора с коротким названием «Заводстрой». Вывеска, укрепленная над резным крылечком, и бесконечная суета рабочих с оскорбительной руганью не гармонировали с внешним видом архитектурного шедевра, из-за чего Вадим не подходил близко к «Теремку», а любовался им на расстоянии, сидя на скамейке бульвара, вспоминая невозвратно минувшие годы, чудаковатого деда, рано умершую мать и преждевременно скончавшегося отца, который был талантливым художником.

Оказавшись однажды на том бульваре, Вадим глянул издали в сторону «Теремка» и остолбенел - его не было!…

Хотелось протереть глаза, проснуться… А в голове зловеще сверкнуло: «Это тебе за Храм Христа!»

Вадим бессильно присел на скамейку. Грудь больно щемило.

«Возмездие судьбы? - подумал Вадим. - Но разве этот жестокий и подлый удар нанесли только ему? «Теремок» принадлежал Москве, России, всей стране. Даже с вывеской строительной конторы он украшал столицу. И он должен был сохраниться в Москве навсегда как нечто от нее неотъемлемое. Кто же поступил с ним так дико и преступно? Кто уничтожил «Теремок»?

Наверное, какой-нибудь самоуверенный человек, возомнивший себя революционером и преобразователем Москвы, вроде того «разрушителя», разъезжавшего по Москве на «линкольне» с указующей тросточкой? А может быть, и он?!».

* * *

В последний раз Вадим Мостовиков был на площадке бывшего Храма Христа в начале весны. Холм за высоким голубым забором заметно уменьшался, но работы оставалось еще много. Он решил, что можно ждать, не заглядывая на площадку до конца лета. Однако в середине июня Флегонт, поставленный в известность обо всем, сообщил Вадиму, что в последние недели ударные бригады здорово поднажали и местами уже показалось перекрытие цокольного этажа.

Когда Вадим пришел на площадку, то даже присвистнул: от огромного террикона осталось только основание, в котором уже просматривался уцелевший цоколь.

Жаркий день клонился к вечеру. Дворецстроевцы, окончив работу, направлялись к Москве-реке купаться. Вторая смена не работала - день был воскресный. Только бригадиры еще делали наметки на следующий день да учетчики замеряли проделанную работу. Среди них был и Флегонт Морошкин, в промокшей рубахе, с обветренным загорелым лицом, подпудренным каменной пылью, веселый и бодрый.

Заметив друга, он пошел ему навстречу.

- Вадим Борисович! Хорошо, что пришел. Видишь, как дело пошло? Пойдем-ка со мной! Покажу кое-что.

Прихватив лопату, Флегонт, привычно шагая между больших каменных глыб, провел инженера на уцелевшее цокольное перекрытие, к тому месту, где размещался главный алтарь. На перекрытии после расчистки