словах типа «люблю», «жду», «надеюсь».

Грамотный и понятливый отрок это затруднение запросто преодолел.

— Деда Макарей, я выиграл спор. Ты же взаправду рад?

— Миха, я же всё исполнил честно. Тебе не понравился мой тембр? Ну, уж, извини, как смог.

— Да нет, деда, я тут подумал и решил, что мне теперь полагается премия. Научная ценность моей расшифровки гораздо выше кукареканья. Но я не в укор. Не вынуждаю, и не молю. Просто спрашиваю…

— И что же ты спрашиваешь?

— У тебя, дедуль, случайно… ну нет ли какой — нибудь масенькой и совсем ненужной, царской, к примеру, печатки?

— Вот те на. Зачем же?

— Человечкам. Я летопись им пишу. Нужно серьёзное запоручительство и штамп к нему.

Через пару месяцев пришла бандероль. В бандероли лежала никому не нужная (ручка отломана) почтово — канцелярская печать царя Фёдора Алексеевича.

В шкафах деда Макарея такой исторической дребедени пруд пруди.

ПОНИ

В предыдущей версии нашей повести было весьма интересное письмецо. Так оно, чёрт побери… оно куда — то исчезло.

Вина редактора исключается. Если наплевать на агентурные ленкины делишки, если проигнорировать Фритьоффа, то остаётся думать, что причина этого в месье Охоломоне Иваныче Чин — Чине.

Он заботится о своих внештатных воспитанниках «от и до», и даже — по заданию деда Федота — правил как — то их детские дневники (когда с денюжками у Охоломона было небогато).

Ну так и фиг бы с ним… с этим треклятым письмом… всего — то десяток страниц! Забудем о нём начисто.

Кстати: так же начисто домашний котяра — злодей забывает распотрошить туалетный рулончик.

Итак, мчим назад, в год 1899, когда юный гений едва только перевалил за трёхлетнюю отметку.

1

Отец Михейши — Игорь Федотович Полиевктов — инженер котельных любого известного человечеству рода.

Изощрённый технарь по специализации и ленивец по бытовой жизни успешно тренирует сына в планиметрических задачках и физических казусах. Но проваливает все экзамены перед Михейшей в словесных жанрах детских загадок. Лупоглазый — только с виду — Михейша штампует их, как на поточном заводе.

Некоторые ранние опусы последнего дошли первоначально до школы, потом распространились по Джорке. Не останавливаемые цензурой, они в мгновение ока растеклись по Ёкским дворам и медленно, но верно, попёрли на запад.

Через десятки лет уже взрослый Михайло Игоревич Полиевктов — известный дешифратор, бумагомаратель и консультант всяких излишне путанных сыскных дел, шарахаясь по улицам, колодцевого вида дворам, блуждая по бесчисленным набережным, заходя в рестораны, магазины, толкаясь на вещевых, рыбных, капустных толчках, вытягивая голову на шумных блошинках и выстаивая в вестибюлях театров аристократски — билетные очереди, вдруг узнавал в питерских шутках — прибаутках — загадках свои сочинения детских лет.

2

Ленке — а это самая старшая в линии детей — для закладок в книгах разрешили пользоваться сухими хвойными породами. Но, ввиду их объёмности даже после сплющивания в гербариях, Ленка этой сомнительной льготой не пользуется.

Она таскает в девичью камору только настоящую литературу и, причём, безвозвратно.

В Ленкином закутке постоянно прибавляются книжные секции и добавляются полки на стенах, заставленные разнообразиями любви и вариантами дамских нарядов.

3

Было исключение из общего правила библиотечной доступности: особо пользующиеся спросом фолианты как то — энциклопедии, книжки по живописи, мастерству зодчества, по истории и географии каждый вечер следовало возвращать на место. Ибо именно отсутствующий на своём месте экземпляр, согласно закону подлости, требовался очередному злокапризному читателю. В таких, пользующихся особой популярностью книгах, и сухая правда, и чистое искусство, затёрты до дыр.

Какие ещё существовали библиотечные законы?

Листки взрослых читателей предполагалось испещрять частными надписями, которые не полагалось разбирать другим. И, надо отметить, это условие соблюдалось с тщательностью, разве что кроме особых исключений, которые Михейша, ни секунды не колеблясь, присвоил только себе.

Каждому названию газеты определялся собственный выдвижной ящик.

Каждая книжка стояла ровно в полагающейся ячейке.

Имелся каталог, упорядочивающий в правильную статику каждое случайное перемещение.

4

Надо сказать, что в родовом гнезде Полиевктовых аж три библиотеки разного статуса.

Слишком застарелым газетам, вышедшим из употребления, и в особенности исчерпавшим потенциал учебникам, уготавливается негромкая сеновальная судьба. Книгам посвежее, однако не помещающимися в Кабинете, — дорога на холодный чердак Большого Дома. Чердак примыкал к Михейшино — сестрицыной мансарде и облегчал к нему доступ через котёночьего размера люк.

Вернёмся к дальнему сеновалу. Верх его делится на две части. Первая часть — архив. Это простые полки, притулившиеся на стойках — кирпичах зеленовато — оранжевой глины.

— Э — э, ведаем, — скажет презрительно какой — нибудь самородный геолог типа Мойши Себайлы, что живёт вёрстах в пятидесяти отсюда. — Золота тут ни на грамм.

Или нахмуривший брови над разобранным наганом Коноплёв Аким — а это сущий чёрт с дипломом — не отвлекаясь от военного дела, произнесёт:

— Это всенепременно тощий каолин. Алюминий — сырец, другими словами. И с небольшой, совсем не годной для промышленности примесью меди.

Всё не так просто, хотя тут они намеренно ошибаются в свою пользу. Потому как из всего жёлтого достойным цепкого внимания хищных глаз их является только чистый аурум промышленных слитков и самородных жил.

Но, забудем на время торопливых в решениях копателей.

…Те полки, что повыше, подвешены к стропилам вдоль скатов кровли. Между поперечными стягами и коньком — склад разнообразнейшего хлама.

Самоё сеновал используется по прямому назначению.

От тёплых весенних дождей до намёков на снег, для старших детей Полиевктовых и их двоюродных родственников сеновал всегда был запашистой сезонной читальней. А в плане доступности, романтики и фантастически кувыркальных качеств в разгар лета он конкурировал с самим Кабинетом.

Под сеновалом тоже две секции: под читальней живут беспокойные куры с огненно — рыжим председателем, одна гусиная и одна утиная семья с выводками, далее — скучающая от незамужества корова Пятнуха, запертая в отдельном номере.

Главный и самый любимый персонаж полиевктовского зоопарка — это безропотная и ручная, кучерявая и светлорыжая овечка Мица Боня, с удовольствием исполняющая роль чопорной клиентши женской цирюльни, — она же манекен для примерки шляп и панамок человеческого гардероба.

Изредка по вёснам в загородках появлялись хрюшки— недолгожительницы, которые под Рождество, едва слышно повизгивая, исчезали. Потом появлялись снова, чаще всего под бой курантов самого главного праздника, разнаряженные зеленью и прекрасные в своей поджаристости.

5

Под библиотечным сектором — архивом третьего класса теснились то телега, то сани, в зависимости от времени года, а позже, — во время машинизации царской империи, — здесь прописался едва ли не самый первый в городке автомобиль вполне серьёзного уровня, но со смешным и