— Вроде и не сильно формально... — я покрутился чуток перед зеркалом, остался собой доволен, подвесил к брючному поясу финку в ножнах и кобуру с браунингом, распихал по карманам портсигар с папиросами и зажигалку Flamidor, после чего вышел на двор.

К месту встречи добирались мы совсем недолго, но большую часть пути пришлось пройти пешком, так как дорога быстро превратилась в едва заметную тропинку, петлявшую среди замшелых валунов в довольно густом буковом лесу, раскинувшемся на пологом склоне какой-то горы.

Очень скоро почувствовался запах дыма, а еще через пару минут мы вышли на небольшую полянку. В ее центре, на курящихся дымком углях стоял закопченный мангал, на котором жарились нанизанные на прутья куски мяса. Рядом, за раскладным столиком сидели несколько человек: молодой парень в потертом матросском бушлате, пожилой усатый мужик в брезентовом плаще и котелке, а третьей была молодая женщина в старомодном пальто и с повязанной платком головой. Они о чем-то между собой тихо разговаривали и пока нас не замечали. Я уже собрался попенять Синицыну за такую беспечность, как из кустов бесшумно появился еще один, щегольски одетый и атлетически сложенный гигант с наганом в левой руке, выглядящим в его лапище как детская игрушка.

Парень был реально большой, на целую голову выше меня и почти в полтора раза шире. А учитывая, что я в своем новом теле совсем не дохляк, сами представьте этого великана. И еще он был красив, той самой вызывающей брутальной мужской красотой, которая просто убойно действует на женщин.

— Опять ты, Егор Наумович, со своими пластунскими ухватками, — недовольно пробурчал Синицын. — Дождешься, пальну не глядя.

— Да какие там пластунские, Алексей Юрьевич, — парень добродушно улыбнулся. — Мне до настоящих пластунов, как от Дона до Москвы...

«Сотник Тетюха Егор Наумович, оперативный псевдоним “Самсон”, — процитировал я про себя заметку Синицына о своем сотруднике. — Двадцать шесть лет, коренной донской казак из богатой родовитой семьи, потерял в боях с большевиками практически всех родственников. Дядьку, перешедшего к красным, расстрелял лично. Придерживается твердых монархических убеждений, искренне ненавидит большевиков. Умен, образован, но несколько порывист и прямолинеен. В Константинополе выступает с силовыми цирковыми номерами и участвует в турнирах по борьбе. Пользуется большим успехом у женщин, в том числе турецкой национальности, а также у дам из высших слоев христианской диаспоры в Константинополе... »

— Вы уж простите меня, господин капитан, — теперь Тетюха обращался ко мне. — Мабуть напужал, так то не со зла...

Как мне показалось, сотник намеренно коверкал слова, к тому же в его голосе слышалась хорошо различимая подначка. Ершистый, говоришь? Ну что же, посмотрим...

— Меня трудно напугать, козаче, — я первый протянул ему руку и, лишь слегка тиснув лопатообразную кисть, сразу отдернул назад, благополучно избежав «богатырского» рукопожатия, которым хотел ответить казак. — И называть меня «господином капитаном» не стоит. А вот Георгием Владимировичем будет в самый раз.

Сотник окинул меня цепким оценивающим взглядом и, улыбнувшись, пожал могучими плечами: мол, как прикажете, я человек дисциплинированный.

Далее процесс знакомства пошел без запинок и лишних рассуждений.

— Аглая, — первой представилась девушка и крепко, по-мужски пожала мне руку.

Где-то около двадцати пяти лет, худенькая, можно даже сказать хрупкая, с простеньким лицом и невыразительными глазами, она выглядела очень непритязательно. Ничего отталкивающего в ее внешности не было, но и ничего привлекательного я тоже в ней не нашел. Словом, типичная серая мышка. Да и одевалась она так, словно хотела подчеркнуть свою серость.

— Георгий Владимирович, — я приветливо улыбнулся девушке, а про себя опять процитировал сведения из досье Синицына: «...подпоручик Суровцева Аглая Викторовна, оперативный псевдоним “Стрелка”. Двадцати трех лет от роду, дворянка, воспитанница Смольного института благородных девиц, проходила службу в Первом женском батальоне смерти, участвовала в боях при местечке Крево, была ранена, за героизм награждена “солдатским” Георгием четвертой степени. В семнадцатом году, перед самым расформированием женских подразделений, была произведена в обер-офицерский чин. Политические взгляды неопределенные, но искренне ненавидит большевиков. Образцово дисциплинированна, при необходимости с людьми сходится легко, склонна к излишней жестокости. Есть основания подозревать ее в скрытом мужененавистничестве, вызванном застарелой душевной травмой. Работает телефонисткой на городском коммутаторе, в том числе, обслуживающем посольский район...». Н-да, суровая девица. Но место работы очень полезное.

— Игнашевич Антон Васильевич, — как-то вяло представился высокий худой парень в матросском бушлате.

— Георгий Владимирович.

Для меня этот парень удивительным образом ассоциировался с известным всем персонажем из фильма «Брат-2» с погонялом «Фашист». Та же длинная нескладная фигура, такое же вытянутое «лошадиное лицо» и флегматичная манера речи. Впрочем, и в его характеристике от Синицына было указано много сходных черт характера. Как там... Ага... «...вольноопределяющийся, мещанин, оперативный псевдоним “Пуля”, по политическим взглядам — социалист-революционер, с легким уклоном в анархизм, к “красным” испытывает ничем не объяснимое пренебрежение и презрение. Талантливый механик, фанатично увлекается оружием, с женщинами робок, обладает хорошо развитым чувством конспирации. Работает в порту в мастерской по обслуживанию судовых котлов, имеет разветвленные связи в местной контрабандной среде...». Словом, веселенький типус.

— Степан Ильич, значитца, — последним со мной поздоровался неприметный аккуратный мужичок лет пятидесяти. Он несколько раз суетливо тряхнул мне руку и с легким налетом подобострастия проговорил: — Рады, значитца, Георгий Владимирович. Очень рады...

Сизый нос картошкой, пышные бакенбарды, слегка помятое, совершенно невыразительное лицо хорошо пьющего человека — вахмистр Пуговкин, носивший оперативный псевдоним «Барчук», имел совершенно незапоминающуюся обычную внешность.

Но, судя по досье, он стоил всех нас вместе взятых и был единственным в группе профессионалом с солидным опытом работы в Отделении по охранению общественной безопасности и порядка[23]. В той самой легендарной «охранке», наводившей истинный ужас на всяких революционеров и бунтовщиков, покушавшихся на святая святых Российской империи. Синицын характеризовал Пуговкина исключительно в превосходной степени, отмечая великолепное знание оперативной работы, наружного наблюдения и способность к полному перевоплощению. Правда, очень сетовал на полную безынициативность подчиненного, совершенно непонятные политические взгляды и его удручающую склонность к алкоголизму.