«Если не считать того, — добавил он мысленно, — что я впустую растратил свою жизнь. Тринадцать лет назад я потерял свою единственную любовь, а сейчас лучшая из женщин, которых я с тех пор встречал, твердо решила похоронить себя в одной могиле вместе с мужем. Но это, разумеется, пустяки. Все остальное просто прекрасно. Поистине, Рождество — самое веселое изобретение человечества!»

— Наверное, я просто устал, — добавил он и вздохнул. — Рождество — это настоящий кошмар розничного торговца. Иногда мне кажется, что ад, в который попадает каждый владелец магазина, уставлен рождественскими елками и украшен шарами и мишурой.

Глэдди рассмеялась.

— Каждый год я говорю себе, что мы не переживем рождественской распродажи, но все как‑то обходится, — заметила она. — А уже через два дня мне начинает казаться, что дело того стоило.

В самом деле, в финансовом отношении этот год стал для фирмы Джека одним из самых удачных, причем львиную долю годовой прибыли дала именно рождественская распродажа.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — с наигранной веселостью спросил Джек, подавая Глэдди пальто.

— Сплю с мужем. Причем в буквальном смысле слова — сплю. В последние полтора месяца я отключаюсь, стоит мне только добраться до кровати, и это будет продолжаться, наверное, еще неделю, пока я не отосплюсь. Бедный Гарри, как он только меня выдерживает!

— Как он только выдерживает без тебя, — уточнил Джек и улыбнулся такой обезоруживающей улыбкой, что Глэдди просто не могла на него сердиться.

— Именно это я и имела в виду, — кивнула она.

— Неплохо бы тебе взять пару выходных, — добавил Джек. — Честное слово, ты этого заслужила.

— Может быть, я так и поступлю, — задумчиво ответила Глэдди. — Отдохну, пока вы будете в Тахо. Если ничего не имеете против…

Но Джек знал, что она все равно не возьмет ни одного отгула — тем более пока он будет в Тахо. Казалось, Глэдди вообще никогда не отдыхает. Из всех, кого он знал, она была единственным человеком, который работал больше его самого.

Наконец Глэдди ушла, а Джек остался до самого закрытия, как он делал каждый год. Был ровно час ночи, когда в торговом зале погасли последние огни и охранник запер за Джеком входные двери.

— Счастливого Рождества, мистер Уотсон, — сказал он, звеня ключами.

— Спасибо, Грег. И тебе того же. — Джек махнул охраннику рукой и, пройдя на стоянку, не торопясь сел за руль «Феррари». Глаза у него слипались, а челюсти сводила зевота, но, когда Джек добрался домой, выяснилось, что он настолько устал, что не может спать. Тогда он налил себе немного виски в стакан и некоторое время тупо смотрел на экран телевизора, раздумывая, кому он может позвонить и стоит ли вообще это делать. Потом часы на каминной полке пробили три, и Джек понял, что звонить все равно уже поздно, и вовсе не потому, что среди его знакомых женщин не было никого, кто мог бы примчаться к нему по первому звонку.

Дело было совсем в другом. Джек не мог бы сказать — почему, однако ему казалось, что беззаботные и пустые дни, когда он мог позволить себе спать с кем попало, безвозвратно ушли в прошлое и уже никогда не вернутся. В мире не было больше таких ног, такой груди и такой попки, которые могли бы его возбудить. Незаметно для себя он стал совершенно другим человеком. Джека больше не интересовали самые соблазнительные женские прелести, и в первые минуты это даже напугало его.

— Господи, кажется, я умер и стал ангелом! — произнес он вслух и, смеясь, отправился в ванную. Глядя на себя в большое зеркало, Джек неожиданно подумал, что Аманда, возможно, здесь вовсе ни при чем. Возможно, все дело в том, что ему уже шестьдесят, а это, что ни говори, довольно почтенный возраст.

«Хуже дурака может быть только старый дурак», — с неожиданной горечью подумал Джек, рассматривая в зеркале свое усталое, но все еще моложавое лицо. Эта пословица имела к нему самое непосредственное отношение.

На следующий день Джек проснулся в двенадцать часов и сразу же подумал о том, чтобы позвонить Аманде, но когда он набрал номер, то оказалось, что дома никого нет. Только потом Джек вспомнил, что в первый день Рождества Аманда собиралась в гости к Луизе. Значит, подумал он, сейчас она у дочери, ест другую индейку.

Продолжая раздумывать об этом, Джек быстро оделся, сел в машину и поехал в северный Лос‑Анджелес. Там — в пику всем — он заглянул в китайский ресторан и плотно позавтракал, потом вернулся домой и долго сидел перед включенным телевизором на своей незастеленной кровати. Посмотрев пару спортивных передач, Джек перенес на кровать телефон и позвонил двум‑трем знакомым женщинам, чтобы пригласить кого‑нибудь из них вечером на ужин, но никого не застал и неожиданно для себя самого испытал чувство облегчения.

Джек знал, что вечером Аманда скорее всего будет дома, но звонить ей не стал. Что он мог ей сказать? Похоронила ли она наконец своего мужа? Перестала ли она тосковать о нем? Не надоело ли ей еще преданно чтить его светлую память?

Да, сейчас каждое сказанное им слово могло привести к полному и окончательному разрыву. Джек хорошо это понимал, но желание снова услышать ее голос было слишком сильным. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы удержаться от соблазна; Джек даже накрыл телефон подушкой, но легче от этого не стало. Полночи он безостановочно ворочался с боку на бок, думая о ней и о том, что можно сделать, чтобы Аманда перестала его бояться, но так ничего и не придумал.

На следующий день, проснувшись с первыми лучами зари, Джек почувствовал, что больше не может выносить неизвестности. К тому же во второй половине дня он должен был ехать в Тахо, а это означало, что он не увидит ее еще несколько дней. Поэтому, когда Аманда взяла трубку, Джек не нашел ничего лучшего, кроме как спросить напрямик, нельзя ли ему зайти к ней на чашечку кофе.

Его просьба удивила и встревожила Аманду, но она не сумела — или не захотела — отказать ему. В конце концов, думала она, пытаясь задним числом оправдать свой опрометчивый поступок, не исключено, что у Джека есть какие‑то новости относительно Пола и Джен и он хочет поделиться ими с нею. В глубине души она, однако, знала, что их дети здесь ни при чем, и это снова повергло Аманду в смятение. «Зачем он приедет? — в ужасе думала она. — Зачем я ему позволила?!»

Когда примерно в час дня Джек позвонил у ее дверей, Аманда сразу поняла, что Джек явился сюда вовсе не для того, чтобы говорить о детях.

— Ты выглядишь усталым, — сказала она, пропуская его в прихожую.

— Так и есть, — согласился он. — В довершение всех неприятностей, которые некоторые почему‑то окрестили рождественскими праздниками, я начал страдать бессонницей — вот уже третью ночь я почти не сплю. Оказывается, — добавил он, растерянно улыбаясь, — шестьдесят лет — это не так просто. Наверное, это первые признаки надвигающейся старости?..

— Это не твой случай, — успокоила Джека Аманда, провожая его на кухню и усаживая за стол. Кофейник только что вскипел, и она налила ему чашку кофе и поставила тарелку с бисквитами.