все ли в порядке, а затем полностью открывает глаза. Как только это происходит, его челюсть слегка отвисает от удивления.

— Он отличается от жилета, который я сделала для Пэй, — торопливо говорю я. — Во-первых, он черный, а не зеленый. Я подумала, что этот цвет подходит тебе больше, — осторожно передав подарок ему в руки, я указываю на карманы на его подкладке. — А еще твой обшит остатками той кожи, так что ты можешь хранить там несколько ножей и не бояться пораниться!

Он качает головой, проводя испачканными золой пальцами по каждому шву.

— Как ты можешь быть такой талантливой?

— Что ж, мама позаботилась о том, чтобы я могла прошить прямую строчку с закрытыми глазами, а карманы потребовали практики, но…

— Нет, — мягко перебивает он, тихо посмеиваясь. — Я имею в виду тебя. Как один человек может быть настолько хорошим?

Уголки моих губ растягиваются в робкой улыбке.

— Это не очень сложно, когда тренируешься всю жизнь.

Он смотрит на меня так, как частенько делает: словно видит меня впервые, открывая что-то совершенно новое для себя. Этот взгляд заставляет меня чувствовать, что я — единственное, что когда-либо привлекало его внимание.

Вскоре его взгляд опускается, и пальцы скользят по ткани, задерживаясь на одном из карманов.

— Что это?

Я смущенно улыбаюсь.

— Я оставила тебе послание.

Его глаза встречаются с моими, после чего он скользит взглядом по фиолетовой вышивке. У меня никогда не получалась красиво писать, но курсив получился достаточно аккуратным, чтобы его, по крайней мере, можно было прочитать.

— «Увидимся на небесах», — шепчет он, проводя пальцем по буквам и звездам, которые я вышила рядом. Его улыбка становится шире. — Выглядит немного зловеще, ты не находишь?

— Нет, если думать об этом с любовью, — просто отвечаю я.

— Ты довольно странная, Дина.

Я грустно улыбаюсь в ответ.

— Спасибо.

— Нет, — он вдруг становится серьезным. — Это тебе спасибо, сладкая. Я буду носить его с любовью.

Наши взгляды встречаются на несколько долгих секунд, прежде чем я наконец решаюсь задать вопрос:

— Почему ты так меня называешь? — заметив его приподнятую бровь, я быстро уточняю:

— Сладкая.

— Я думал, это очевидно, — он пожимает плечами, словно это не имеет значения. — Ты — то, что ты ешь.

Я лишаюсь дара речи, и он пользуется этой возможностью, чтобы продолжить. Но только после того, как приближается на несколько дюймов, наполняя меня теплом от простого прикосновения его тела. Когда его рука медленно тянется к моему лицу, мне кажется, я перестаю дышать.

Вижу, как его кадык поднимается, в тот момент, когда он убирает пряди волос с моих глаз, щекоча кожу кончиками пальцев. Его дыхание развевает мои волосы, пробуждая бабочек в животе, и мои ладони становятся влажными. Пальцы скользят по щеке, и я оказываюсь слишком заворожена, чтобы задаться вопросом, оставил ли он следы золы на мне. И когда он говорит, уверена, что он обращается прямо к моей душе.

— Ты — сладость, которую я никогда раньше не пробовал, — еще одно прикосновение его пальцев, — и сомневаюсь, что желал чего-то больше.

Черт возьми.

Не люблю ругаться, но эта ситуация, кажется, оправдывает меня. Мне хочется закричать, нырнуть под его руку и бежать до самой Скорчи. Но я словно приросла к месту, охваченная взаимными чувствами, о которых и не мечтала.

И это пугает меня.

Я никогда никому не принадлежала. И понятия не имею, каково это.

Я так боюсь сделать что-то неправильно, что подумываю вообще не начинать. Его чувства ко мне сводились к мечтам и бредовым размышлениям. Мы были фантазией, которую я создала в своей голове, неделями гадая, станет ли она когда-нибудь реальностью. И теперь, когда это произошло…

— Чума, эта челка! — я отстраняюсь от его соблазнительного прикосновения, нервно смеясь. — Они постоянно лезут в глаза и сводят меня с ума!

Он моргает, пытаясь понять причину моего внезапного эмоционального всплеска. Обмахивая разгоряченное лицо рукой, я продолжаю говорить.

— Обычно Пэй подрезает мне челку, поэтому она такая кривая. Ну, она считает, что это из-за того, что я дергаюсь во время стрижки, но я с этим не согласна. А последнее время она так занята, что теперь моя челка настолько длинная, что постоянно лезет мне в глаза…

— Я подрежу ее.

Его слова заставляют меня на несколько секунд замолчать.

— Ты… Ты правда сделаешь это?

Он самым милым образом фыркает.

— Я тренировался прыгать ради тебя. Это пустяки.

Прежде чем я успеваю ответить, он встает и начинает копаться в ближайшем шкафу. Через мгновение он возвращается ко мне с пыльными ножницами в руках. Опустившись на матрас рядом со мной, он подносит лезвия к моему лицу.

Я откидываюсь назад, нервно смеясь.

— Ладно, эм, ты когда-нибудь делал это раньше?

— Стриг ли я волосы? Нет, — говорит он ровным голосом. — Но я много чего резал в своей в жизни.

— Прекрасно, — я начинаю ерзать, когда ножницы приближаются к моему лицу.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, я ткну их тебя в глаз, — ужас, отразившийся на моем лице, должно быть, заставляет его добавить:

— Не нарочно.

— Хорошо, хорошо, — я глубоко вздыхаю. — Я спокойна и совсем не боюсь.

— Достаточно убедительно, — говорит он весело.

Первый срез заставляет меня прикусить язык. На третий я уже хихикаю.

Он вздыхает.

— Что теперь?

— Ничего, — фыркаю я. — Просто щекотно.

— Пэйдин была права. Эти кривые челки — твоя заслуга.

Скрещиваю руки, пытаясь сидеть спокойно.

— Может быть, мне нравится, когда моя челка немного кривая. Это добавляет характера.

— Тебе это не нужно.

Он делает последнее движение, и волосы падают мне на колени. Я собираю кончики своих локонов в ладонь, молча оплакивая их потерю, словно они чувствовали, как их стригли.

Когда я снова смотрю на него, он медленно поднимает руку к моему лицу, давая мне время уклониться. Но я замираю, позволяя ему провести пальцами по только что подрезанной челке.

— Все еще кривая? — тихо спрашиваю я.

Он кивает, улыбаясь уголком рта.

— Нет, если наклонить голову.

Печали в его взгляде с каждым днем становится все меньше, и теперь, когда я смотрю на него, вижу только спокойствие. Принятие. Улыбаюсь в ответ, кивая на его блестящие волосы и каждую прядь, выбивающуюся из наспех завязанного хвоста.

— Что ж, не можем же мы все иметь идеальные волосы.

Он смеется, и я вздрагиваю от этого звука.

— Мои волосы, вероятно, наименее идеальная вещь во мне, — он указывает на серебряную прядь, затесавшуюся среди черных волос. — Они подпорчены этой полосой…

Его голос затихает, когда мои пальцы находят эту прядь. Я провожу по ней, запоминая ее