Мы с врачом на одной волне: мы хотим двигаться быстро и хорошо. Спустя всего лишь неделю после моего приезда он считает меня готовой к жизни без трахеостомы. Во второй раз, 2 декабря, из меня «окончательно» вытаскивают канюлю. Одним рывком, как обычно.

Разумеется, я немного боюсь. Это чистая психология: меня особенно беспокоит четвертый день.

— Вы же будете рядом со мной, доктор, правда? Каждый день?

— Конечно! Куда, по-вашему, мне идти?

Дни проходят. И каждое утро он с хитрым видом говорит мне:

— Видите? Вы все еще живы.

Клемансо! Уф, уф и три раза уф! Я мечтала об этом. Здание из тесаного камня и красного кирпича под номером 45 на бульваре Клемансо в красивом квартале Страсбурга. Сзади к старому зданию пристроены более современные и функциональные здания. Мой Грааль! Именно сюда я хотела попасть. Я настойчиво просила об этом, еще когда была в больнице.

И мечтала я об этом по многим причинам. Во-первых, потому что это уже не больница, а центр функциональной реабилитации. Во-вторых, потому что я знала: там есть бассейн. И теперь я с нетерпением жду час первого купания. И в-третьих, потому что это рядом с моим домом. Но еще есть причина сугубо личная и символическая. По воле случая здание расположено напротив огромного особняка 1900 года, тоже из красного кирпича. В этом особняке когда-то располагался частный родильный дом с красивым названием «Колыбель». Так вот именно в этой невероятно шикарной колыбели я и родилась! В День матери, в воскресенье, 25 мая 1952 года. Этот особняк — мой родной дом. По сути, нет ничего нелогичного в моем желании вернуться сюда, на эту улицу, оказаться в нескольких шагах от той палаты, где я издала свой первый крик, для того чтобы завершить мое возрождение.

Центр Клемансо — это мой подарок к Рождеству. Мне хотелось оказаться в центре реабилитации — то есть покинуть мир больниц — до праздников. И я вхожу сюда 9 декабря 2009 года, счастливая и гордая, как будто начинаю обучение в престижной школе. В этих стенах действительно царит атмосфера школьного товарищества, что-то в духе «выпускных классов». Я открываю для себя неоднородный мир: женщины, мужчины, дети, подростки, старики. Все инвалиды, помятые жизнью, выжившие в неизвестном мне хаосе. У каждого свой атрибут, свой предмет-фетиш, с которым человек не расстается: кресло на колесах, ходунки, трость, протез, ортез.

Поначалу мой личный аксессуар — это ходунки. Забавно, но они напоминают мне те тележки, которые я делала в моей прошлой жизни, чуть меньше шести месяцев назад. Круг замыкается. Но ходунки не перевозят покупки, они переносят меня: я на них опираюсь, толкаю их по коридорам навстречу моим новым товарищам. Приятно снова оказаться в обществе. Здесь мне хорошо. С бездействием я покончила. У меня больше нет ни одной свободной минуты. Мое расписание — это график министра!

Одна деталь, более важная, чем кажется: я больше не хожу в ночной рубашке. Обычно я ношу футболку и брюки от спортивного костюма. Не самый шикарный наряд, согласна, но, по крайней мере, я снова одеваюсь.

После моего приезда во время сеанса эрготерапии[8] специалист оценивает урон, который болезнь нанесла моему телу. Результат не блестящий: все мышцы атрофированы. И начинаются тренировки: пластилин для лепки, резьба по дереву, кухня, бальнеотерапия, пинг-понг в кресле-каталке, чтобы улучшить рефлексы. Посмотрев на такую программу, я бы решила, что я в детском лагере отдыха.

По сравнению с другими пациентами я одна из самых активных, из самых прилежных участниц разных видов деятельности. У меня отчаянная решимость добиться успеха.

Пока еще все дается с большим трудом: мне нужно два занятия, чтобы приготовить яблочный пирог. Но в моей жизни не только сладости, приходится бороться и с болью. 21 декабря мне должны снять гастростому — последнее свидетельство моего пребывания в реанимации, разорвать последнюю нить, связывающую меня с миром тяжело больных людей. Вот уже почти две недели меня совсем не кормят через этот зонд.

Чтобы избавиться от него, мне нужно ненадолго снова лечь в больницу, в отделение гастроэнтерологии.

Меня охватывает и нетерпение, и беспокойство: мне заранее дали понять, что ничего приятного не будет. Объяснили, что мне установили старую модель. Она «с зонтиком, или воротничком», а не с «баллонетом». Разница проявляется в тот момент, когда систему нужно снять. При наличии баллонета из него надо выпустить воздух, чтобы вытащить гастростому. Если речь идет о воротничке, то достаточно гастростому… вырвать. Одним рывком, прием знакомый. Когда мне ставили этот зонд, думали, вероятно, что снимать его будут уже не при моей жизни.

Но этот момент наступил. К счастью, я жива.

И это происходит сейчас. Действовать готовится очень миниатюрная женщина.

Я волнуюсь:

— Вы уверены, что у вас хватит сил? Осторожнее: двух попыток я не вынесу!

Она улыбается. Рядом с ней стоит мужчина. Он меня успокаивает:

— Я помогу, если что.

Что ж, поверим, как обычно. Я задерживаю дыхание и… Это ужасно! Боль куда сильнее, чем при удалении канюли. Все просто: у меня такое чувство, будто мне вырывают желудок. Я еще не до конца испила чашу страданий. Надеюсь, что впредь, учитывая все пережитое, я буду от них избавлена до конца моих дней.

— Вы можете дышать! Дышите же!

Что? Ах, да, простите, я забыла! Я могу наконец расслабиться.

Тренировки в Клемансо возобновляются с эрготерапевтом Фредерикой, кинезиотерапевтами Жаном и Жаном-Мари, психологом Мари-Терезой.

С последней мы встречаемся раз в неделю. Она улыбчивая, доброжелательная, подвижная. Ее кабинет на третьем этаже, номер 326.

Когда мне предложили встречи с психологом, я была настроена скептически. Психолог? Зачем? Сможет ли она меня понять? Что она подумает об этой истории? Она решит, что я сумасшедшая, когда я расскажу ей все это.

В действительности происходит обратное: мое свидетельство она воспринимает с энтузиазмом.

Иногда Мари-Тереза ошеломлена:

— Никогда не слышала такого ужаса! А я многое слышала в этих стенах.

Порой она очарована:

— Это замечательно, то, что вы мне говорите! Какие сильные символы!