– Знаешь, куда себе нажми…

– Я понимаю – не лестно слышать, что ты – самый что ни на есть обыкновенный. Но время не терпит, мне некогда тебя обрабатывать, приходится прибегать к срочной прямой вербовке. Пойми, никто не может оказаться ближе к группе в данный момент, чем ты. Они просто не подпускают к себе агентов.

– Зашибись! Зевс меня расколет в два счета! И молнией в жопу засветит! Нет уж, увольте.

Антон заржал. И этот честный смех оказался почему-то на редкость обидным. Максим сжал зубы и встал, чтобы уйти.

– Сядь, – мягко сказал Антон, переставая смеяться. Но за мягкостью его тона была спрятана сталь. – Сядь и выслушай меня. Штирлица из тебя делать никто не собирается. Цель – только получение информации. При возможности – осторожная дискредитация группы, то есть дача заведомо ложных сведений при консультации, с целью вызвать намеренные ошибки, выгодные нам. Но это – исключительно после обсуждения со мной. В основном – будешь просто смотреть, слушать, запоминать и докладывать при встречах.

– Если я откажусь работать на вас? Кстати, на кого именно? СВР? ФСБ? Военные?

– ФСБ. Откажешься – убью прямо за этим столиком. У Максима похолодело в груди.

Антон пристально посмотрел на него, допил свой «Гинесс» и снова заржал.

– Да пошутил я, – выдавил он. – Видел бы ты свою рожу.

– Вас там что, специально обучают злить и пугать людей? – возмущенно воскликнул Максим, чувствуя, как страх постепенно отпускает.

– Конечно.

– Ладно, мне пора домой. Спать охота ужасно.

– Иди. Так ты согласен сотрудничать? Я прошу тебя. Не приказываю, не угрожаю. Прошу.

– А какие цели вы преследуете?

Антон посмотрел на Максима, как на дебила. Ответил после паузы:

– Безопасность государства.

Долгов вгляделся в лицо визави. Подполковник вроде бы не смеялся.

– Ну… Так что от меня требуется?

– Смотреть и слушать.

– Больше ничего?

– Пока ничего. Максим потер лоб.

– Хорошо. Как поддерживать связь?

– Я сам буду встречаться с тобой. Контактировать только со мной лично: никаких писем, звонков, других лиц. Только со мной.

– Я понял.

– Думаю, ты осознаешь, что о нашем сотрудничестве никто не должен знать?

Максим встал, не считая нужным отвечать. Достал кошелек.

– Эй! – протестующее сказал Антон, тоже поднимаясь. – Я же обещал, что угощу тебя.

– А-а… Действительно.

Антон протянул руку. Долгов, поколебавшись, пожал ее и подхватил свой портфель со стула.

– Пойду, меня машина ждет.

– Да-да, конечно. Счастливо.

– Ты на меня никаких «жучков» не навешал, случаем? Антон дожевал фисташку.

– Обижаешь, Максим Валерьевич, – произнес он, укоризненно покачав головой. – Мы ведь имеем дело не с ангелами, а с богами.

Долгов развернулся и пошел прочь.

На улице с садистским удовольствием жарило полуденное московское солнце. Воздух был густой, пыльный, пах соляркой и битумом.

Обломки упавшего «Боинга» уже убрали, полуразрушенный корпус медбригады накрыли светло-серым тентом, асфальт отмыли от гари, расчистили стоянку от искореженных кузовов машин, на близстоящие обугленные стволы деревьев набросили маск-сетку. Люди как ни в чем не бывало сновали туда-сюда, какая-то пожилая дама размахивала руками и орала на двух молодых сотрудников в форме техперсонала «Атланта», доносился издалека перестук трамвайных колес… И ничто не напоминало о том хаосе, который творился здесь всего два дня назад.

Забравшись на заднее сиденье служебного «мерседеса» Бурмистрова, Максим со злостью хлопнул тяжелой дверью. В салоне было прохладно, благоухало хвоей.

– Усредненный человек, значит, – пробормотал он. – Усредненный человечек скучного века, да?

– Что? – не расслышав, переспросил водитель. – Куда, говорите, доставить?

Максим бросил портфель рядом с собой. Яростно сопя, стянул галстук через голову, швырнул его вслед за портфелем и вдруг рявкнул:

– Да он просто пидор! Без сердца!

На Тверской была пробка. Движение перекрыли, пропуская правительственный кортеж к зданию Госдумы, и водители возмущенно сигналили на разные лады. Не для эффекта, а просто так – от нечего делать. На Манежке зажглись фонари, подрагивая бледно-желтыми светлячками в спускающейся синеве вечера. Гуляющие люди текли неторопливыми потоками: кто-то в сторону Александровского сада, кто-кто к Воскресенским воротам. Возле входа в «Националь» переминался пожилой швейцар в темно-синем сюртуке и черном цилиндре.

– Максим!

Долгов вздрогнул и резко обернулся. Перед ним стояла некрасивая девушка лет восемнадцати. На ее маленьком личике с близко посаженными глазами читалось любопытство и какое-то… служебное рвение.

– Напугала?

– Немного. Вы кто?

– Я из местной общины «Эллинес». Мы поддерживаем сошедших в наш мир великих олимпийских богов.

Девушка сказала все это со смесью гордости и благоговения в голосе. «Неужели эти сектанты и впрямь так преклоняются перед Зевсом? – подумал Максим. – Ну и ну. Не хватало нам еще одних фанатиков…»

– Я должен был здесь встретиться с другим че… – Максим осекся. – С другим.

– Пойдемте, вас ждут, – снисходительно усмехнувшись, ответила девушка.

Она развернулась и, не оглядываясь, направилась к входу в отель. Максим последовал за ней, стараясь подавить в себе ощущение, что стал героем какого-то нелепо-жутковатого шпионского сериала.

Швейцар приветливо кивнул и открыл перед ними двери. Не задерживаясь возле ресепшна, девушка уверенным шагом направилась к лифтам. Долгову не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ней. Они поднялись на третий этаж.

– По коридору, третья дверь направо. Президентский сюит, – негромко проговорила девушка.

– Я вторую обувь не захватил, – сказал Максим, глядя на шикарный ковер.

– Вас ждут, – без тени улыбки констатировала девушка. Развернувшись, она вошла в лифт. Двери закрылись.

– Зомбированная какая-то, – вполголоса промолвил Долгов. – И без чэ ю.

Он недолго постоял под строгим взглядом администратора, сидевшего за большим столом в холле, и двинулся к указанной двери.

На этаже стояла тишина. Мягкий ворс принимал в себя туфли, на него было даже чуть-чуть жалко наступать.

Максим остановился перед двустворчатой дверью в президентские апартаменты. Тихо. Только сердце колотится, как метроном.