Очевидно же, что нет. Я хочу понять, что ты за книга такая, что десять лет пылилась в шкафу.

Поморщилась, отстранившись как можно дальше.

— Ужасно звучит, знаешь...

— Разве? Зато правда, Свет. Вот дочитаю, тогда отстану. Так что, терпи, солнышко, просто терпи.

Упавшей ручкой

Светись, солнце моё

Хватаю стакан, почти решаясь выплеснуть всё содержимое на него, но резко подношу ко рту. Жаль, что не решилась, эту улыбку стоило бы стереть.

Никогда не жаловала фразу "Прочитать как раскрытую книгу", отчасти из-за нежелания кому-то открываться да и... серьезно? Что за глупость? Я не понимаю людей, которые реально думают, что это возможно. Бывают периоды, когда человек полностью одним поступком перечёркивает всё, что ты о нём знал... Так о каких открытых книгах тогда может идти речь? Хотя, может, это просто я не умею так "читать".

Доедаю обед в молчании, ни разу не подняв свой взгляд к нему.

Я не хочу, чтобы меня читали... Но ещё больше не хочу понимать, что вся эта глупая атмосфера не навсегда. Что этот книголюб схватит другой роман, стоит только ему захотеть.

Так, кто-то же там хотел остаться одной? Что-то изменилось? Вроде нет, тогда нечего и хандрить.

Отправляю его за документами, сбегая в учительскую.

Влетаю, тут же отыскав журнал и папку с листами информации о детях. Сама прописываю 23-им Рашевского Никиту Артемовича, 2012 года рождения, надеясь, что он не передумает и не придется портить штрихом важный отчётный документ.

Что там нужно пройти... Так, осмотр у педиатра... Надеюсь, успеют до понедельника... И судя по иглам в спине, он уже здесь.

— Свет, что ты злишься?

Не оборачиваюсь.

— Я не злюсь.

Обходит меня, садясь на мой же стул.

— Допустим.

Протягивает свидетельство о рождении Никиты Артёмовича...

— Ну, Светик-семицветик, что ещё не так?

Серьёзно? Он не понимает? Зыркнула молнией, чуть не скомкав документ.

— Всё не так, знаешь!

А он, понимаете ли, улыбнулся, и взгляд его впервые не уколол. Дернула головой, мираж какой-то.

— А конкретнее? Какие ожидания не оправдались в этот раз?

Какая интересная у меня ручка, синяя, шариковая, с колпачком...

— Светлан, что ты опять как маленькая?

Письменная принадлежность полетела на стол... А нет, под стол.

— Это я ребенок!? Забирай Нину, Рашевский! Разгребай свои чёртовы проблемы...

Мне хочется запустить чем-нибудь в его фальшиво нежное спокойствие, стереть эту патоку с его улыбки, дотронуться до мелкой россыпи морщинок у глаз...

— И Никитой займись наконец, и вообще... — Теряю мысль.

А он похоже всё опять понимает:

— Поцеловать тебя?

Тук.

Сердце вышибло и кинуло к нему, только руки вовремя вцепились в край. Я смотрю на него, не понимая, что произошло, словно кто-то стёр мою карту памяти. Почему я... Почему почти сорвалась на крик? По какой причине? И почему так кружится голова? Он точно заметил, как дрогнули губы, как дернулась я сама.

Кажется, ему снова все очевидно. Кажется, я проиграла ещё один раунд.

Тише, Света... Ёжусь от влетевшего в окно ветра, наконец вырвав свой взгляд от него... Где-то давно упала ручка, нужно писать дальше.

Приседаю, быстро поднимая находку, встаю, наклоняясь к столу обратно, закрываясь ладонью, на которую якобы опираюсь... Это какой-то блеф, я уверена.

Но он продолжает сидеть и радовать меня дистанцией в 60 сантиметров. Столько вроде моя столешница, верно?

Верно...

Протягиваю чистый листок-бланк на имя директора, наконец дописав всё.

— Напиши заявление и можешь быть свободен.

Он вдруг вытягивает руку, выставляя открытую ладонь.

— Что?

Снова просит... переспрашиваю.

— Что?

— Ручку, глупенькая.

Только заметила, что вцепилась в неё.

— Других полно рядом.

На столе, действительно, ещё штуки три, а эта сейчас впитывает мою скованность, помогая не утонуть.

Только он всё смотрит, сквозь миг вставая и огибая стол по периметру. И надо бы отскочить, отойти, но вместе с тем...

Вместе с тем он касается руки, заставляя разогнуть пальцы и выронить вновь это несчастье.

— Свет, что же ты так теряешься? — Произносит совсем близко, истощив запас воздуха... Снова. Чему удивляться, верно?

Касается губ большим пальцем, стирая остатки помады, не отрывая вновь тяжелеющий взгляд от своих действий.

— Пиши заявление... — Выронила шанс отстраниться.

Опять улыбнулся, прошептав, не отрываясь.

— Я помню.

И лучше бы не чувствовать, как внутрь стекает олово, оседая в самом низу, как разряды молний проскакивают от пальца к пальцу, как хочется выгнуться от каждого его касания и просто... Забыться. Хотя бы раз.

Вдруг отрывается, опуская руку к моей талии. Мои руки наконец отмирают, желая не то кинуться к голове, позволяя, не то впиться в его ладонь, отталкивая.

— Чёрт... — Раздается едва слышно где-то там.

Ухмыльнулся резко и дико нелепо, посмотрев куда-то в сторону.

— Не, — заставляет своей иронией и меня прийти в себя, — просто Артём... Да, девушка, Вы что-то хотели? Светлана... Чеевна, кстати? Занята, но скоро освободится.

И я отвечаю: Чё-ёрт.

А где-то в этой вселенной, в этой стране, в этом городе, в этом районе, в моем доме, в моей квартире ждёт меня его бывшая вместе с сантехником, который должен бы уже закончить.

Кто-то позади наконец отмирает и смущённо произносит голосом той Алёны, что готовит отличные подливы, но еле справляется с кулинарией.

— Я... Мы... В общем, там ЧП же, и Вас надо...

И меня надо... И жизнь точно катится в тартарары.

Дешёвой газировкой

Светлана Чеевна?

Бросаю:

— Заполняй заявление.

Уношусь к двери, бегу за Алёной к лестнице, уже возле первой ступени слышу внизу детский плач. Да что ж это!?

Перебираю варианты, что могло случиться в столовой, не зная за что хвататься...

Хватаюсь за перила, уже внизу замечаю пару взволнованных детей, не отрывающих от чего-то взгляды. Кричу охраннику, что только сейчас, увидев меня, решил оставить свой пункт:

— Уведи их, где Наташа?

Наташа, что дежурит эту неделю, оказывается там, откуда доносится плач. И похоже не я одна побледнела... Наша медсестра нависла над маленьким мальчиком, что держит неестественно вывернутую кисть, давясь слезами боли.

Да твою ж мать...

Быстро нахожу виновника, что решил закрыть перед мальчишкой дверь, пытаюсь успокоить всех, в том числе Наташу. Где-то рядом начинают приближаться завывания сирен. Скорая... Отлично.

— Свет, не сейчас... — Огрызается мед.работник, зная, сколько нам всем придется написать объяснительных, расписывая, как мы могли это допустить,