Он делал это мастерски, удерживая яхту под попутным ветром, как никто другой на борту, не допуская при этом хлопанья парусов.

Она считала, что он, наверное, испытывает то же радостное возбуждение, что и при управлении своим фаэтоном, когда побивает новый рекорд, или во время скачек на своей лошади, когда проносится мимо финишного столба в стипль-чезе.

Гибсон соорудил на палубе для Олы удобную кушетку, и она полулежала на шелковых подушках, Ола наслаждалась активной жизнью на яхте.

Когда солнце начинало садиться, ее уносили в каюту, к этому времени часто поднимался прохладный ветер, и маркиз обычно тоже спускался к ней.

Ола радовалась, что они беседовали на самые различные темы — от восточных религий до отмены работорговли.

Маркиза поражало разнообразие не только ее интересов, но и знаний обо всем этом.

— Как в вашем возрасте вы уже успели столько прочесть? — спросил он однажды после долгого и оживленного разговора о положении углекопов.

— Я не только много читала, — ответила Ола, — но и много слушала папу, который был очень умным человеком.

Его единственный недостаток был в том, что он стремился развивать собственную точку зрения и не прислушиваться к другим.

Маркиз улыбнулся.

— Так вот почему вы так любите высказывать свое мнение.

— В вашем ироничном объяснении, — возразила Ола, — есть, конечно, доля правды. Я так долго копила в себе собственные мысли, а теперь, когда вы столь любезно слушаете меня, они прорываются, как вулкан.

Маркиз рассмеялся и подумал, что как для Олы он был первым мужчиной, с которым она могла поделиться, так и для него она первая женщина, интересующаяся всем в мире, кроме него.

Никогда еще в своей жизни он не говорил часами с женщиной, да еще столь привлекательной, и при этом в их разговоре не было ничего личного.

С Олой не было ни флиртующих взглядов, ни комплиментов, ни, самое главное, тех лукавых, остроумных double entendres[10], которые служили оружием соблазна у искушенных лондонских женщин.

Он пытался и не мог вспомнить ни одной беседы с Сарой, в которой они не затрагивали бы своих чувств, а он бы пылко не объяснялся ей в любви.

Маркиз теперь понимал, как хитроумно она манипулировала им, как возбуждала, а затем дразнила ложными надеждами, отказывая ему в его желаниях, чтобы «не рисковать репутацией».

И в то же самое время она развлекалась с другим.

Маркиз удивился, обнаружив, что и его уязвленная гордость, и гнев утихли еще до того, как он стал спокойно размышлять о том, что подумала Сара, когда он не приехал к ней на следующий вечер.

Он представил, как она ждала его, а потом, видимо, решила, что он не получил ее письма.

Сара ждала его и на следующий день, может быть, еще день, пока наконец не стала расспрашивать о нем, и, наверное, кто-либо сказал ей, что он провел ночь в Элвине и уехал на рассвете.

И тогда, думал он, если она не была дурой, как ему казалось, то, наверное, догадалась, что произошло, и поняла, что безвозвратно потеряла его.

«Надеюсь, что она расстроилась», — говорил он себе, чувствуя, что не испытывает больше желания отомстить ей.

Она вела свою игру и проиграла, как это было и будет у многих мужчин и женщин.

Впервые за все это время маркиз утешил себя:

«Благодарение Богу, что я, к счастью, узнал правду слишком поздно!»

Ему вовремя повезло, и он был за это благодарен Богу, как и за то, что Ола спасла ему жизнь, иначе, если бы не она, он, несомненно, погиб бы от рук бандитов.

За несколько дней до прибытия в Ниццу Ола уже могла самостоятельно выходить на палубу и чувствовала себя настолько хорошо, что не только обедала с маркизом в салоне, но и не ложилась до ужина.

— Гибсон мне строго наказал ложиться спать до того, как вы выпиваете ваш первый бокал портвейна, — сказала она маркизу, — поэтому, пожалуйста, не спешите с этим.

— Вы же знаете, Гибсону надо повиноваться, если дело касается вашего здоровья, — сказал маркиз с притворной серьезностью.

— Я это хорошо знаю, — ответила Ола. — Он с каждым днем все больше становится похож на мою няню, мне так и хочется отвечать: «Да, няня!» и «Нет, няня!».

Маркиз рассмеялся, и она быстро добавила:

— Но я не жалуюсь! Я понимаю, что, если бы на яхте не было Гибсона, меня бы не было здесь с вами.

— Он действительно удивительный человечек, — Он думает, что солнце и луна поднимаются и садятся специально для вас, — сказала Ола. — Он до того восхваляет вас, что я тоже преклоняюсь перед вашей значительностью.

— Вы заставляете меня смущаться, — зароптал маркиз, — я начинаю подозревать, что в ваших словах есть скрытый подвох.

— Видите, как вы отзываетесь обо мне, — поддразнивала его Ола. — Вы всемогущий, и я чувствую, что к концу путешествия я стану на вас молиться.

Она сказала это очень непринужденно.

Но маркиз уловил в ее взгляде внезапную озабоченность и увидел, как зарделись ее щеки. Он понял, отчего она загрустила: если она будет молиться, то, значит, лишь для того, чтобы он не посылал ее обратно к мачехе, что он легко мог сделать из Ниццы.

Он поколебался, будто хотел что-то сказать, но тут в салон вошел стюард, а потом уже не представилась такая возможность.

«Морской волк» вошел в гавань Ниццы ранним утром, и взору Олы предстали белые виллы и отели вдоль побережья, а над ними возвышались окаймляющие гавань холмы, за которыми вдали на фоне голубого неба вырисовывались остроконечные снежные вершины.

Все, казалось, излучало тепло и сияние, и она почувствовала себя так, будто Ницца радостно приветствует ее. Они еще не встали на якорь, а Ола уже любовалась пальмами, грациозными пушистыми тамарисками, олеандрами и, чего она больше всего ждала, желтыми мимозами.

— Я сейчас же хочу идти на берег! — восторженно воскликнула она.

Он не ответил, и она увидела, как он озабоченно нахмурился.

— Вы думаете, что это будет… неразумно? — спросила она.

— Я бы хотел сначала, — ответил он, — приглядеться, нет ли здесь кого-либо из знакомых. Вы знаете, что сейчас модный сезон в Ницце, и многие приезжают сюда. Мне бы не хотелось, чтобы вас смутила здесь какая-либо неожиданная встреча, пока мы не продумали наши дальнейшие планы.

— Да… конечно, — быстро ответила Ола.

Она поняла теперь, что им следовало бы раньше обсудить, что она будет делать дальше.

Но она была довольна пролетающими днями и не хотела затрагивать этот вопрос, кроме того, ей казалось, что маркиз был добр к ней лишь потому, что она была все еще слаба после ранения.