— Мистер Падж, вы?

И получил ответ:

— Так точно.

Я придвинул Кэрри стул, и соседка по столу тотчас почувствовала себя с ней как дома.

Угощение было щедрое, рекой лились шампанское, кларет и прочее, и прочее, вот уж поистине, не пощадили затрат. Хоть к мистеру Паджу, признаюсь, я не питаю слишком теплых чувств, но я так рад был встретить хоть одного знакомого, что пригласил его сесть рядом, и, должен сказать, даром что коротышка, он сносно выглядел в военной форме, правда, мундир, мне показалось, несколько топорщился у него на спине. В зале для ужина, такое видел я впервые, народу было мало; точней, мы были там одни, все остальные танцевали.

Кэрри и новой ее знакомой, которая представилась как Лапкин, я налил немного шампанского, потом налил себе и передал бутылку мистеру Паджу со словами:

— А вы уж сами угощайтесь.

Он отвечал:

— Так точно, — налил себе пол стакана и залпом выпил за здоровье Кэрри, а также, как он выразился, «господина ее и повелителя». Мы закусили шикарным пирогом с голубятиной, потом ели мороженое.

Официанты были весьма внимательны, все спрашивали, не угодно ли нам еще вина. Я наливал Кэрри, новой ее подруге, мистеру Паджу, еще кому-то, кто подоспел из танцевальной залы, все были так милы. Я не исключал возможности, что кое-кто из этих джентльменов знал меня по Сити, до того так были она любезны. Я тоже был на высоте и нескольким дамам принес мороженого, помня добрую старую поговорку: «От любезности тебя не убудет».

Но вот снова грянула музыка, и все пустились в пляс. Дамам — Кэрри и миссис Лапкин — захотелось глянуть на танцующих, и поскольку я еще не доел своего ужина, мистер Падж, предложив каждой руку, вызвался их препроводить в залу, а мне рекомендовал скорее к ним присоединиться. Я сказал мистеру Паджу:

— Тут однако все на широкую ногу.

И он сказал:

— Так точно.

Когда я покончил с едой и собирался встать, ко мне поспешил наш официант и призвал к себе мое внимание, стукнув меня по плечу. Дивясь тому, что официант на частном бале ждет чаевых, я тем не менее выложил шиллинг, он ведь был с нами так предупредителен. Он отвечал с улыбкой:

— Позвольте, сэр, так не пойдет, — кивая на мой шиллинг, — вас ужинала компания из четверых, это пять шиллингов с носа, и еще пять мороженых по шиллингу, шампани три бутыли по одиннадцать шиллингов штука, еще стакан кларету, и еще сигара за шесть пенсов для полненького господина — итого с вас причитается три фунта, шесть пенсов.

Кажется, в жизни еще мне так не приходилось удивляться, и я едва смог выговорить, что получил личное приглашение, на что он отвечал, что ему отлично это известно; но приглашение еще не подразумевает еды и выпивки. Джентльмен, который стоял у стойки, подтвердил слова официанта, заверив меня, что так оно и есть.

Официант сказал, что ему очень жаль, если я находился в заблуждении; но его вины в том нет. Конечно, делать нечего, пришлось платить. Вывернув карманы, я наскреб все, что требовалось, только девяти шиллингов недоставало; но я предъявил распорядителю свою визитную карточку, и он сказал:

— Да ладно-ладно уж.

Кажется, в жизни еще мне не приходилось терпеть такого унижения, и я решил скрыть это печальное обстоятельство от Кэрри, чтобы не портить ей удовольствия от столь приятного вечера. Мне, впрочем, он уже не доставлял никакого удовольствия, и, поскольку было поздно, я отыскал Кэрри и миссис Лапкин. Кэрри тотчас согласилась уйти, а миссис Лапкин, когда мы с ней прощались, спросила Кэрри, случалось ли нам бывать когда-нибудь в Саутенде. Я сказал, что уж много лет там не бывал, и она ответила любезно:

— Ну, почему бы вам не приехать к нам погостить?

Она так настойчиво нас приглашала, а Кэрри так явственно хотелось съездить в Саутенд, что мы ей обещали посетить ее в следующую же субботу и остаться до понедельника. Миссис Лапкин сказала, что завтра нам напишет, сообщит свой адрес, расписание поездов и прочее.

Когда мы вышли, дождь лил как из ведра, улицы стали похожи на каналы, и надо ли упоминать, что нам стоило большого труда найти извозчика, который согласился везти нас в Холлоуэй. Далеко не сразу один сказал, что подвезет нас, пожалуй, до «Ангела» в Ислингтоне, а оттуда нам проще простого будет найти другого извозчика, до дома. Путь был пренеприятный; дождь хлестал по крыше и заливал внутрь кэба.

Когда доехали до «Ангела», лошадь, кажется, совсем выбилась из сил. Кэрри выскочила, кинулась в дверь, но когда я стал расплачиваться, к совершеннейшему моему ужасу я вспомнил, что денег у меня нет; не было их и у Кэрри. Я объяснил этому извозчику наше положение. Никогда в жизни меня так не оскорбляли; извозчик, грубый хулиган, и вдобавок, по-моему, в нетрезвом виде, осыпал меня всеми гнусными выражениями, какие подвернулись на язык, и буквально схватил меня за бороду и тянул, покуда слезы мне не выступили на глаза. Я взял на заметку полицейского (который стал свидетелем этого нападения) за то, что не взял извозчика под стражу. Этот полицейский заявлял, что он не станет вмешиваться, что он никакого нападения не видел, и нечего ездить на извозчике, когда у тебя денег нет.

Пришлось нам идти домой под проливным дождем чуть ли не две мили, и как только вошел в дом, я записал беседу, какую имел с извозчиком, слово в слово, ибо намереваюсь направить в «Телеграф» предложение, чтобы впредь Правительство всех извозчиков держало под надзором, дабы избавить граждан от мерзких оскорблений, какие мне выпали на долю.

17 АПРЕЛЯ.

Опять нет воды в нашем баке. Послал за мистером Патли, и он сказал, что в два счета исправит дело, ведь бак-то цинковый.

18 АПРЕЛЯ.

В баке снова полно воды. Вечером к нам приехала и миссис Джеймс (из Саттона). Они с Кэрри украсили камин в гостиной, сплошь его увешали игрушечными паучками, лягушками, жучками, — миссис Джеймс утверждает, что теперь наш камин отвечает последним требованиям моды. Это было предложение миссис Джеймс, а Кэрри всегда делает все, что миссис Джеймс ни предложит. Я со своей стороны предпочитал камин в его прежнем виде; но я-то человек простой, за модой не гонюсь.

19 АПРЕЛЯ.

Зашел мистер Гриффин, ближайший наш сосед, и самым грубым тоном обвинил меня, или «кого-то», в том, что продырявил его бак и выпустил его воду в наш, стоящий рядом. Заявил, что его бак теперь нуждается в починке и он пошлет нам счет.

20 АПРЕЛЯ.

Пришел Туттерс, ковыляя, с клюкой, сказал, что неделю целую был прикован к постели. Оказывается, он силился закрыть дверь своей спальни на лестничной площадке, того не зная, что кусочек пробки, которым играла его собака, застрял между створками и не дает их прикрыть; он поднатужился, дверная ручка отвалилась, осталась у него в руке, а сам он повалился навзничь и скатился по ступеням.

При этом известии Люпин вдруг вскочил с дивана и кинулся прочь из комнаты. Туттерс с негодованием заявил, что не видит ничего смешного в том, что человек чуть не сломал себе хребет; и хоть у меня мелькнуло смутное подозрение, что Люпин хохочет, я уверил Туттерса, что он вышел отворить дверь своему приятелю, которого ждет в гости. Туттерс сказал, что вот уж второй раз он слег, и опять мы не благоволили справиться о его здоровье. Я сказал, что ничего не знал. Туттерс ответил: