3. Братья страшно встревожились и испугались, предполагая, что им угрожает величайшая опасность; при этом они, конечно, были далеки от мысли о брате. Придя несколько в себя, они стали оправдываться во взводимых на них обвинениях, причем от имени всех их как старший начал речь Рувим. «Мы, – сказал он, – явились сюда без всяких преступных замыслов и нисколько не злоумышляя против царя, но для того, чтобы найти здесь спасение и помощь в постигших страну нашу бедствиях; при этом мы рассчитывали на ваше человеколюбие, так как слышали, что тут производится продажа хлеба не только жителям собственной страны, но и чужеземцам, и так как узнали, что вы решили оказать поддержку всем в ней нуждающимся. А что мы братья и что в нас течет одна и та же кровь – это явствует уже из нашего между собою сходства, которое, конечно, не случайное; отец наш Иаков, еврей, у которого нас двенадцать человек сыновей от четырех жен. Когда все мы были вместе, нам жилось хорошо; когда же умер один из наших братьев (именно Иосиф), то дела наши приняли дурной оборот, так как и отец наш глубоко о нем скорбит, и мы сильно опечалены как его потерею, так и горем престарелого отца. Теперь же мы явились сюда для закупки, поручив уход за отцом и заведывание нашим домом младшему своему брату Вениамину. Ты сможешь сам убедиться в том, сказали ли мы тебе правду, если только пошлешь к нам домой».

4. Такими словами Рувим старался расположить Иосифа в свою пользу. Тот же, узнав, что отец еще жив и брат не убит, приказал посадить их в тюрьму, как бы для того, чтобы при случае подвергнуть их допросу под пыткой. На третий же день он велел их привести и сказал: «Так как вы настаиваете на том, что явились сюда без злых умыслов против царя, называете себя братьями и приводите даже имя вашего отца, то вы заставите меня вполне поверить этому, если оставите у меня одного из своих братьев, которому здесь не будет причинено ни малейшего зла, отвезете хлеб к отцу своему и затем вернетесь сюда назад ко мне совместно с тем своим братом, которого, как вы утверждаете, вы оставили там; это и будет доказательством истины (ваших заявлений)». Тогда братья переполошились еще более, разрыдались и стали друг друга укорять в гибели Иосифа, говоря, что им послана эта беда в виде наказания Господа Бога из-за него. Рувим же стал им особенно усердно указывать на тщетность такого изменения мыслей, от которого Иосифу уже не будет никакой пользы, и стал настойчиво требовать, чтобы они твердо переносили свое горе, которое послал им Господь в возмездие за Иосифа. Так говорили они между собою, не предполагая, чтобы Иосиф понимал язык их. Вследствие слов Рувима всех охватило глубокое раскаяние в совершенном поступке, за который, по их убеждению, они теперь, по постановлению Господа Бога, терпят заслуженное наказание. Видя их в таком беспомощном состоянии, Иосиф сам горько заплакал, но, не желая это показывать братьям, удалился, а затем уже снова вышел к ним. Удержав Симеона в качестве заложника и поручителя в возвращении братьев, он дал им возможность закупить хлеб и позволил уехать, причем повелел своему слуге тайно вложить в их мешки деньги, которые они привезли с собой для закупки хлеба, и дать им уехать с ними.

5. Слуга исполнил повеление. Прибыв в Хананею, сыновья Иакова рассказали отцу все случившееся с ними в Египте: как их приняли за соглядатаев, как они рассказали, что они братья и явились, оставив одиннадцатого брата дома у отца, как они оставили Симеона у правителя (египетского), пока Вениамин не явится к последнему в подтверждение справедливости их слов. Затем они стали упрашивать отца, чтобы он без опасения отпустил с ними юношу. Иаков же был вне себя от того, что сделали сыновья его, и, горюя о задержании Симеона, считал безумным подвергнуть той же участи и Вениамина. И несмотря на все упрашивания Рувима и на то, что тот предоставлял ему в полное распоряжение своих собственных детей, так что, если бы с Вениамином приключилось что-нибудь во время путешествия, дед мог бы убить их, старик все-таки не соглашался. Братья же были в крайнем смущении от всех этих несчастий, а еще более смущали их деньги, которые они нашли скрытыми в своих мешках с хлебом. Когда же привезенный ими хлеб стал приходить к концу, а голод все более усиливался, Иаков в такой крайности решился отпустить с братьями Вениамина, так как им нельзя было вернуться в Египет, не исполнив возложенного поручения. Он при существовавших условиях не имел возможности поступить иначе, тем более что бедствие росло с каждым днем, да к тому же присоединялись неотступные просьбы сыновей. Особенно Иуда, человек по природе крайне решительный, стал настаивать на том, что Иакову не подобает ни бояться за брата, ни предполагать ничего опасного (для него), так как все, что бы ни случилось с братом, будет зависеть от воли Господа Бога, даже если бы он и оставался у него здесь дома; при этом он стал уговаривать его не осуждать (всех) их таким образом на явную гибель и своим безрассудным страхом за сына не лишать их возможности получить хлеб от фараона, тем более что следует подумать и о спасении Симеона, как бы тот не погиб из-за удержания Вениамина от путешествия. Когда Иуда продолжал убеждать старика доверить сына и его судьбу Господу Богу, говоря, что он сам либо вернет его ему живым и здоровым, либо умрет вместе с ним, Иаков согласился, доверил им Вениамина, дал им двойную плату за хлеб и велел отвезти в подарок Иосифу произведения Хананеи: бальзам, мирру, пряности и мед. При отъезде сыновей с обеих сторон было пролито много слез: отец беспокоился, вернутся ли его дети здравыми из путешествия, они же боялись, как бы им застать (при возвращении) отца еще в живых, а не умершим от глубокой по ним печали. Такое горе удручало их весь первый день; старик пребывал в своей скорби дома, сыновья же держали путь к Египту, облегчая свою настоящую печаль надеждой на лучшее будущее.

6. Когда они прибыли в Египет, их повели к Иосифу; при этом они натерпелись немало страху, как бы их не посадили в темницу по обвинению в преступном, самовольном присвоении денег, уплаченных за покупку хлеба. Ввиду этого они начали с того, что стали оправдываться перед заведующим делами Иосифа, говоря, что они нашли эти деньги в мешках своих уже по возвращении домой и теперь доставили их обратно. Когда же заведующий сообщил им, что не понимает, о чем они говорят, то страх у них прошел. Затем он освободил Симеона и дал ему возможность быть вместе со своими братьями. Когда же явился Иосиф со службы от царя, то они поднесли ему подарки и на расспросы его об отце сообщили, что оставили его дома в полном здравии. Заметив Вениамина, Иосиф (сразу узнавший его) спросил, не это ли младший брат их, и когда они ответили утвердительно, то он сказал, что Господь – устроитель всего, и, чувствуя от сильного волнения, что слезы подступают к нему, удалился, так как не хотел открыться братьям. Потом он пригласил братьев к обеду, причем их рассадили таким же точно образом, как они сидели у себя дома, при отце; и хотя Иосиф относился ко всем им одинаково любезно, однако он почтил Вениамина предложением двойного количества пищи из подаваемых блюд[137].

7. Когда же братья после обеда удалились, чтобы отдохнуть, Иосиф приказал своему управляющему заготовить им определенное количество хлеба и снова спрятать в мешки деньги; при этом он велел засунуть в мешок Вениамина также серебряный кубок, из которого он обыкновенно сам пил. Все это он сделал, желая испытать братьев, пожелают ли они оказать помощь Вениамину, если его уличат в краже и ему будет грозить явная опасность, или же оставят его и, как будто сами ни в чем неповинные, вернутся к отцу. Управляющий исполнил возложенное на него поручение, а сыновья Иакова, ничего о том не ведая, отправились в обратный путь, вдвойне радуясь как тому, что с ними Симеон, так и тому, что доставляют обратно к отцу, согласно обещанию своему, и Вениамина. Вдруг за ними ринулись в погоню всадники, и в числе их был также и тот управляющий, который спрятал кубок в мешке Вениамина. Сильно испугавшись этой внезапной погони всадников и спросив о причине, по которой на них, столь недавно еще удостоенных почетного гостеприимства правителя, теперь нападают, они получили в ответ, что они гнуснейшие люди, которые, забыв о гостеприимстве и любезности Иосифа, не постеснялись совершить по отношению к последнему преступное деяние, так как похитили кубок, из которого Иосиф пил за их здравие; причем они предпочли свою собственную гнусную наживу дружественному отношению к ним Иосифа, но при этом совершенно упустили из виду всю угрожающую им тут опасность. К этому (посланцы) прибавили еще угрозу, что они будут достойно наказаны: если им удалось обмануть служителя, они все-таки не смогут обмануть Господа Бога и скрыть свое воровство. «И теперь вы еще спрашиваете о причине нашего здесь появления, как будто не знаете, в чем дело; впрочем, подвергшись наказанию, вы все скоро поймете». Такими и подобными речами насмехался над ними управляющий. Они же, ничего не понимая в этом, считали слова эти за шутку и выразили управляющему свое удивление по поводу легкомыслия, с которым он решился обвинять их, тогда как они даже не удержали при себе за хлеб деньги, найденные в мешках, но доставили их обратно, хотя никто и не знал об этой их находке. Настолько далеки они от мысли сознательно совершить такое преступление. Впрочем, они предпочитают препирательству наглядное доказательство и потому предлагают обыск, и если найдется между ними лицо, совершившее кражу, то все готовы подвергнуться наказанию. Не чувствуя за собою никакой вины, они считали себя вправе говорить так самоуверенно. Посланные изъявили готовность приступить к обыску, но заметили при этом, что в ответе будет лишь один тот, у которого будет найдена украденная вещь. Приступив к обыску и осмотрев по порядку мешки всех (братьев), они дошли наконец до Вениамина, отлично зная, что в его именно мешке и спрятан кубок, хотя и желали подать вид, как будто бы совершают обыск по всем правилам. Успокоившись в своих опасениях насчет себя лично, остальные братья были еще несколько озабочены касательно Вениамина; но, будучи вполне уверены, что он неповинен в таком преступлении, стали даже выражать своим преследователям неудовольствие свое по поводу того, что они задержали их и тем лишили возможности совершить значительную часть пути. Когда же при обыске кубок нашелся в мешке Вениамина, то они подняли вопль и плач и, разорвав одежды, стали печаловаться как о брате, которому угрожало теперь наказание за воровство, так и о себе, так как им придется обмануть отца относительно благополучного возвращения Вениамина. Горе их увеличивалось еще тем обстоятельством, что теперь рушилась их надежда на то, что они избегли всех бед, и сознанием, что в несчастии своего брата и горе отца виновны они сами, так как принудили отца против его желания отпустить с ними брата.