от Ника. Это был точно он, – вновь отмахнулся он, увидев, как мое лицо посерьезнело. – Вряд ли местные агенты знают русский, а если и так, то вряд ли они умеют писать, как Ник. И знают некоторые моменты из моей биографии, известные только нам двоим. Он пишет, что с женой приедет в Нью-Йорк ориентировочно в середине июня, а потом они отправятся к родне Мейбел на Юг.

– Понятно… Все сделаю, как ты просишь. Вот только не ходил бы ты, друг мой, в порт без охраны.

– Там меня знают – ведь я подружился не только с Моррисси, но и с Вильямом Пулом, а его Баури-Бойз смотрят за портом.

– Ну тогда, наверное, ладно. Но все равно будь осторожен. Если с тобой что-нибудь случится, то не только мне будет весьма грустно – для Мэри это будет трагедией. Очень она к тебе привязалась.

Насчет Мэри – это я про мою супругу, а не про ту шлюху, на которой женат Нэт Бэнкс. Мэри очень хорошо умеет дружить, но я знаю доподлинно, что она мне никогда не изменит, и я ее не ревную – знаю, что нет причины[63].

– Как говорят у нас, не берите в голову. Ладно, друг мой, благодарю тебя. Я тогда пойду, пока светло, и еще раз наведаюсь в район замка Клинтон.

– Иди, и да хранит тебя Господь!

Тед обнял меня (чего за ним обычно не водилось) и вышел из моего кабинета, я же положил оставленный им портфель не в общий сейф редакции, а в мой собственный «сейф-саламандру»[64], вмурованный в стену за письменным столом. Тщательно его заперев, я перешел к рутинной работе. Только меня все время подспудно беспокоили тревожные мысли о нашем друге.

24 апреля 1855 года. Нью-Йорк,

улица недалеко от замка Клинтон.

Пер Эноксен, агент Лионеля Ротшильда

«Ну… ну… ну…» – взмолился я, увидев, шагающую между домами долговязую фигуру проклятого русского баронета. Он то и дело озирался по сторонам, но в сумерках разглядеть меня было непросто. «Иди, иди, милый», – злорадно подумал я и приготовился к захвату.

Мне так хотелось просто грохнуть этого гада, выпившего столько моей крови, но я не мог позволить себя такое удовольствие. Барон – хотя барон он ненастоящий, австрийский, и не имеет права на место в Палате лордов – настоял на этом. Ни один волос не должен упасть с головы русского ублюдка – это он повторил несколько раз. Мол, если он у тебя умрет или даже будет покалечен, я тебе обещаю самую лютую смерть, какая только возможна.

Сначала этот баронет ушел от меня на «Роскильде», потом эти ирландцы оказались неспособны его захватить – и зачем-то напали еще и на придурочную бабу – жену какой-то крупной местной шишки. Результат? Все с ходу пошло не так. В итоге мы получили раненого Фэллона – хорошо еще, не убитого – и одного дохлого ирландца. Другой, когда я его чуть не прибил, запел мне, что, мол, он найдет другого исполнителя – у него есть знакомые в другой части города. Я наблюдал за их разговором издалека. Тут, откуда ни возьмись, появились какие-то люди, скрутили обоих и уволокли – явно не на веселую пирушку. Потом, как писали в газетах, трупы этой парочки нашли болтающимися в петле в какой-то роще. Но то, что в газетах написали со ссылкой на полицию, что, мол, были убиты оба участника «нападения на миссис Бэнкс», развязало мне руки – меня не искали ни полиция, ни ирландцы.

А я залег на время у двоюродного брата в Бруклине. Да, там есть целая колония норвежцев – жизнь на моей родине весьма трудна, и те, кто смог скопить денег на переезд, зачастую отчаливали на другую сторону Атлантики. Я бы, наверное, тоже сюда отправился, если бы меня не разыскал в свое время человек барона и не предложил мне поработать на него. Должен сказать, что до истории с Фэллоном все поручения я успешно выполнял и потихоньку стал получать задания лично от босса. А теперь этот проклятый русский грозит мне спутать все карты.

Была у меня мысль попросту раствориться в здешней норвежской диаспоре, а то взять и отправиться куда-нибудь на Дикий Запад, например в Канзас, где, по словам моего кузена Арвида, были нужны люди, умеющие не задавать вопросов и стрелять – как по индейцам, так и по представителям конкурирующих группировок. Но я отдавал себе отчет, что у барона длинные руки, и что меня рано или поздно найдут и прикончат. Так что, мистер Фэллон, наконец-то пришло ваше времечко – если я вас доставлю по нужному адресу, то все мои неудачи будут забыты.

Я пару раз выслеживал этого баронета, сопровождая его от гостиницы, в которой он остановился. Взять его без шума было непросто, и любой срыв акции заставил бы местную полицию встать на уши. Да, я теперь обитал в другом городе – Бруклине, неподвластном полиции Нью-Йорка[65], а своих полицейских там было всего две дюжины, и их не интересовали преступления вне их территории[66].

На дело я подговорил своего кузена Энока и двоих его дружков – они, как оказалось, любили «работать» в Манхеттене и знали его как свои пять пальцев. Если бы это мне было известно заранее, то я не стал бы обращаться к этим проклятым ирландцам… А еще они знали, когда в город прибудет очередной корабль с новыми иммигрантами, и кто-то из их шайки постоянно дежурил у выхода из замка Клинтон, чтобы завербовать кого-нибудь из новоприбывших на тяжелую и низкооплачиваемую работу на заводах и в мастерских Бруклина. И сегодня с утра английский корабль под названием «Веселая вдова» пришел в Манхеттен. А мой кузен был лично знаком с частью его команды и договорился о том, что на обратном их вояже – который, как правило, был практически пустым, потому что на нем возвращались те, кого в Америку не пустили – будем присутствовать я, мой кузен и некий знакомый, которого поместят в корабельный карцер – был, оказывается, такой и на «Веселой вдовушке».

Ну вот, наконец-то я дождался… Лишь только баронет подошел к нише в стене, в которой я затаился, поджидая его, я стремительно набросился на него сзади и прижал к его носу и рту тряпку, смоченную какой-то гадостью из бутылки, выданной мне бароном. Эта дрянь называлась то ли «формохлор», то ли «хлороформ», мне ее название было ни к чему, лишь бы она подействовала так, как мне рассказал барон. Он не обманул – проклятый русский чуть потрепыхался и обмяк, словно он был тряпичной куклой. Я облил его дешевым виски, и мы с Эноком поволокли Фэллона к «Веселой вдове». Со стороны посмотреть – обычное дело – три подгулявших моряка возвращаются из кабака. Только один из них оказался слабаком, и не может даже переставлять ноги. Чтобы все выглядело натурально, мы облачились в матросскую форму, а на русского напялили матросский колпак. Если бы мы выходили с корабля, то у нас наверняка проверили бы документы, а так до нас никому не было дела.

Ну что ж, подумал я, дело сделано. Я спросил у знакомого Энока, когда корабль уходит в море – ранее нам было обещано, что это произойдет не позднее, чем через день. Но ответ меня сразил наповал – выход ожидался только через неделю, не меньше. Дескать, механик обнаружил в паровой машине какие-то неполадки, и корабль будет исправлять их в порту, где всегда есть возможность пригласить толкового механика и заказать нужные запчасти.

Так что пришлось нам теперь куковать на «Веселой вдове», жрать их отвратную даже по норвежским меркам английскую еду и пить дешевый джин и разбавленное водой пиво. Ну да ладно, зато дело сделано, и меня скоро ждет заслуженная награда. Даже если придется делить ее с Эноком…

25 апреля 1855 года.

Плоешти, княжество Валахия.

Поручик Евгений Львович Коган,

начальник артиллерии Первой

самоходной батареи Корпуса морской

пехоты Гвардейского Флотского экипажа

Австрияки все рассчитали прекрасно. Они решили мягко выдавить нас из Дунайских княжеств, при этом втравив в обычный межнациональный конфликт. Тем более что почва для такого конфликта была заранее подготовлена – только поднеси спичку, и полыхнет так, что мама не горюй.

В здешних краях издавна селились люди разных национальностей и конфессий. А «неправильный» сосед – это вполне законная добыча. Русские войска и русское начальство, которое не один год руководило Дунайскими княжествами, сумело найти зыбкий компромисс между соперничавшими группировками и не давало скрытой вражде перерасти в кровавую резню. Австрийцы же, заполучив княжества, с ходу разрушили довольно хрупкий механизм балансирования на грани. И скрытые, загнанные в глубокое подполье взаимные обиды поперли наружу. Венские же провокаторы старательно подливали масло в огонь.

Словом, первыми через границу Трансильвании в Валахию полезли воинственные секеи. Эти потомки гуннов или авар (ученые до сих пор не могут сказать, кого именно) в свое время активно помогали венграм во время