Вайссманн объяснил, что, когда Кантелль заставляет белые кровяные тельца производить много интерферона, сам процесс совершенно точно вызывает повышенную активность гена, кодирующего интерферон, а значит, этим можно воспользоваться, чтобы найти нужный ген. Когда клетка производит белковую молекулу — интерферон, например, — эта молекула возникает не из самого гена. Сперва ген этого белка копируется в РНК, молекулу, химически очень похожую на ДНК самого гена. РНК-версия гена зачастую обрезана или видоизменена (окончательную версию называют матричной РНК или мРНК), а затем она покидает ядро клетки и служит далее образцом, по которому клетка производит белок. Если требуется много этого конкретного белка, клетка производит множество экземпляров соответствующей РНК. Этим-то группа Вайссманна и воспользовалась, чтобы выделить ген интерферона. Сначала они выделили мРНК из белых кровяных клеток, обработанных по методу Кантелля, — понимая, что бо́льшая часть этого РНК окажется кодирующей интерферон (остаток РНК кодирует прочие белки клетки). Затем, чтобы выделить РНК именно интерферона, Вайссманн с коллегами ввели различные РНК в лягушачьи икринки и выбрали те, что производили интерферон. Далее применили ферменты для превращения образцовой РНК обратно в ДНК, и так у них получился ген интерферона[226]. Ген затем вводили бактериям, и те производили интерферон в промышленных количествах[227]. Каждый этап этой процедуры дался нелегко, это был передовой край биотехнологии, приходилось засиживаться на работе — Вайс- сманн держал у себя в кабинете спальный мешок[228].

Вайссманн вел работу как ученый-предприниматель и соучредитель биотехнологической компании «Биоген»[229]. Поначалу Кантелль не сознавал, что его сотрудничество с Вайссманном — часть коммерческого предприятия, но задним числом говорил, что, вероятно, взялся бы за дело, даже если бы знал о его коммерческой составляющей[230]. Более того, за кулисами науки происходили всевозможные финансовые сделки, а Кантелль и не догадывался. Американская фармацевтическая компания «Шеринг-Плау» заплатила восемь миллионов долларов, чтобы войти соучредителем в «Биоген», когда компания оказалась на грани банкротства[231]. Восемь миллионов оказались бесценком, когда на пресс-конференции 16 января 1980 года компания «Биоген» объявила, что ей удалось произвести интерферон с помощью генетически модифицированных бактерий: биржевые показатели «Шеринг-Плау» подскочили на 20 %[232].

Биржевой рынок торжествовал, а вот в науке все усложнилось (как это часто бывает). Интерферон обескуражил делегатов съезда Американского общества клинической онкологии в 1982 году: лечение интерфероном привело к некоторому уменьшению опухолей лишь у небольшой доли пациентов[233]. Многие лекарства казались обнадеживающими на нескольких пациентах, однако, если проверять тщательнее и на большей выборке испытуемых, эти лекарства разочаровывали — возможно, отчасти потому, что за теми немногими, на ком ставили эксперименты, лучше ухаживали или же исходно выбирали так, пусть и ненамеренно, чтобы результат получился выше среднего. В ноябре 1982 года выяснилась еще одна незадача с интерфероном: стало очевидно, что побочные эффекты применения этого препарата не такие уж мягкие, как сперва думали. Четыре пациента в Париже, которых лечили интерфероном, умерли от инфаркта[234].

К 1984 году сложилось общее мнение, что интерферон не станет лекарством от рака эдак запросто[235]. Некоторым раковым больным везло больше, другим меньше, и в 1984 году интерферон разрешили к применению против специфической разновидности лейкемии, однако успех этого препарата оказался в основном частичным и недолговечным[236]. К тому времени поняли и вот что: у интерферона есть несколько разновидностей. Тадацугу «Тада» Танигути, сотрудник Японского института раковых исследований, выделил ген интерферона из клеток кожи — ген, который кодировал другой белок, не тот, что Вайссманн получил из иммунных клеток[237]. Несколько других научных групп открыли, что интерферон — не единственный вид белковой молекулы, способный влиять на иммунные клетки. В начале 1976 года состоялся цикл международных семинаров, где ученые взялись классифицировать различные белковые молекулы этого типа, обнаруженные разными лабораториями. Первая встреча состоялась в Бетезде, США, вторая, в 1979 году — в Эрматингене, Швейцария[238]. Поначалу эти съезды были междусобойчиками немногих иммунологов[239] — основная часть ученых пыталась разобраться, как возникают те или иные иммунные ответы, — но со временем из этих семинаров возникло новое понимание человеческой биологии.

Много чего увековечивает существование любого человека, но одна из величайших причин быть ученым состоит в том, что ученый оставляет по себе в том числе и новое знание. Линденманн умер в 2015-м, прожив почти вдвое дольше Айзекса, но в обеих этих жизнях, краткой и долгой, тот единственный год, когда эти двое работали вместе, и открытие интерферона — громадная часть того, что они оставили потомкам. Их труд жив, потому что на него опирались многие другие. По словам писательницы Маргарет Этвуд, «в конце концов мы все превращаемся в истории»[240]. Линденманн и Айзекс — герои науки, потому что их история стала истоком других.