– Что тебе нужно, святой человек?

– У меня есть для тебя важные сведения, может быть, именно те, которых ты ждешь.

– И ты можешь мне сообщить их только с глазу на глаз? – прищурившись, спросил Тимур.

– Именно так, господин.

– Ну… ладно, – с неожиданной неуверенностью в голосе проговорил Тимур.

– Ты сомневаешься, господин? Прикажи связать мне руки!

Ничего особенного дервиш этими словами не предложил. Именно так поступали в подобных случаях все владетели Мавераннахра и окружающих областей в этом веке. Ибо кто мог быть уверен, что не член секты марабутов, дервишей-убийц, просит об уединенном разговоре? Предупреждая все сомнения на этот счет, сегодняшний гость сам предложил совершить эту меру предосторожности. А может быть, тут особо хитрый расчет на то, что пристыженный эмир откажется от этой процедуры и тем самым попадет в ловушку?

– Что ж, раз ты сам настаиваешь… Свяжите ему руки.

Рисковать незачем, марабуты слишком искусны в деле истребления правоверных, они могут перерезать горло благодушному правителю, обладая всего лишь отточенным ногтем.

Дервиш покорно позволил себя связать.

Вскоре в полумраке шатра состоялся такой разговор:

– И кто же тебя послал ко мне, святой человек?

– Ты хорошо знаешь пославшего меня. Он хочет напомнить о своей искренней дружбе и спешит принести на алтарь этой дружбы букет полезнейших сведений.

– И все же, кто он?

– Ученик твоего учителя, скромный выученик самаркандского медресе.

– Маулана Задэ?

Дервиш поклонился.

– Снова он возникает на моем пути, – задумчиво сказал Тимур.

– Он никогда не оставляет тебя своими молитвами.

– За это спасибо, но – к делу.

– Мунке-багатур, племянник правителя Хорезма, поступил на службу к Ильяс-Ходже. И сделал это с одной только целью – добраться своими кровавыми лапами до твоего горла, господин. Три тысячи всадников, господин.

– Мунке-багатур…

– Именно так.

– Не самый искусный воитель.

– Но три тысячи, господин, три тысячи чагатайских всадников!

Тимур прошелся по шатру, утопая каблуками в кошме.

– Когда они выступают?

– Мне кажется, они уже два дня в пути.

– Из Самаркандского тумена?

– Нет, Ильяс-Ходжа боится оставлять город без надлежащего контроля. На улицах полно чагатаев, караул возле каждой мечети, каждого караван-сарая. Он взял людей из Бухарского тумена. Бухара тихий город.

– Что еще ты хочешь мне сказать?

– Я уже сообщил все, что было велено.

В это утро не только Тимур развлекался беседой с неожиданным гостем. Эмир Хуссейн принимал в своем шатре небогато, но прилично одетого человека. Он ничем не выделялся, ходил мягкой походкой, обладал обыкновенными, незапоминающимися чертами лица, говорил тихим голосом, и взгляд его был абсолютно неуловим. Назвался он простым, ничего не говорящим именем, эмир Хуссейн тут же забыл, каким именно.

– Мы уже полдня ходим с тобой вокруг да около. Что ты наконец хочешь мне сказать?

– Я хочу сказать, господин, что не вечно длиться твоему изгнанию из родового гнезда.

– Слышал я это.

– Что не вечно терпеть тебе обиду со стороны зловредного хуталлянского правителя Кейхосроу, может быть, уже близок день справедливого отмщения.

– И это, видит Аллах, ты мне уже говорил!

– Это говорю не я, а тот, кто меня послал, он много выше меня, он бесконечно выше меня, и он в силах сделать все, что здесь обещают мои недостойные уста.

Хуссейн сердито надул щеки, свел вместе густые брови и хлопнул пухлыми ладонями по коленям.

– Так кто он, этот всесильный, тебя пославший? Пора, пора уже и имя произнести!

Посланец с незапоминающимся лицом мягко улыбнулся, прикладывая руки к груди:

– Неужто, господин, ты еще и сам не догадался, кто это мог бы быть? Кто может обещать так много?

Хуссейн развел брови и снова свел их, напряженно думая.

– Кто сильней всех в Мавераннахре, а скоро будет сильнее всех во всем улусе Чагатайском, а, господин?

Сообразил, сообразил наконец Хуссейн. Об этом можно было говорить с уверенностью – столько крови одновременно прилило к его щекам и засверкало в глазных яблоках.

– Так ты…

– Да, господин, да, – торопливо бормотал гость, – меня послал он, царевич Ильяс-Ходжа. Он предлагает тебе дружбу и лучшее место подле своего трона.

– Ты пришел, чтобы сказать мне…

– И услуга невелика, та, о которой он дружески просит тебя, господин.

Хуссейн встал и, тяжело ступая, направился к говорящему, занося, как разъяренный медведь, свои мощные лапы.

– Если вдуматься, если вдуматься, господин, у вас общий враг. Он не только нарушает безмятежный мир души благородного царевича, он затмевает и солнце твоей собственной судьбы.

Руки Хуссейна легли на щуплые плечи чагатайского посланца и стали подбираться к горлу. Тот говорил все торопливее, словно сказанные слова могли приостановить ярость эмира.

– Рассмотри и увидишь, что ты весь в его власти. Ты старше и родовитее, но кто истинный хозяин в вашем войске? Кто принимает решения, за кем идут воины? Убей его, и ты получишь настоящую власть вместе с вечной дружбой царе…

Позвонки посланца хрустнули в пальцах эмира. Он брезгливо отшвырнул обмякшее тело.

Тимур спокойно выслушал рассказ названого брата об этом происшествии.

– Так ты говоришь, он предложил тебе голову правителя Хуталляна?

– Да.

– Немало. Высоко нас с тобой ценит сын Токлуг Тимура. Это все?

– Все, – сказал Хуссейн – и солгал. Он ничего не сказал о кошельке с двумя тысячами дирхемов, который отыскал в поясе посланца. Не стал он упоминать и о том, в какое именно место их дружбы пытался вбить кол человек Ильяс-Ходжи. В глубине души, конечно, Хуссейн считал себя более достойным первенства в их союзе с Тимуром, но чувствовал, что время разговоров на эту тему еще не пришло.

– Сегодня мы сворачиваем лагерь.

– С чего это вдруг? – удивился старший из названых братьев.

– Нам надо уходить отсюда. Ильяс-Ходжа не слишком, видимо, рассчитывал на подосланного им человека и вслед за ним послал войско. Три тысячи сабель.

– Мы будем отступать в Хорасан или в Герат?

Тимур покачал головой:

– Мы обманем их.

– Как?

– Они ждут, что мы пойдем в Хорасан или в Герат, и позаботятся, чтобы там нам организовали встречу. Хаджи Барлас в свое время попытался скрыться в Хорасане, что из этого вышло, ты отлично знаешь, да?