Тимур сделал приветственный жест, но вложил в него не слишком много удовлетворения и искренней радости.

– Я хочу поблагодарить тебя, Маулана Задэ.

– Поблагодарить за что?

– За того дервиша, что сообщил мне о выступлении армии Мунке-багатура.

– У-ум, – Маулана Задэ выплюнул виноградные косточки, – только отчего ты решил, достойнейший Тимур, что дервиш этот был послан именно мной?

Тимур пожал плечами:

– Как бы там ни было, он появился вовремя и принес полезное известие. Но если ты не хочешь, чтобы я был тебе благодарен, – воля твоя.

Маулана Задэ положил в рот сразу несколько виноградин. Прожевал. Опять довольно неопрятно выплюнул косточки.

– Не затем я явился сюда, да еще таким образом, чтобы упиваться щербетом твоей благодарности.

– Тогда скажи: зачем?

– Я давно знаю, что ты в городе, я следил за тобой и старался не мешать.

– Да ты совсем и не мешал мне, – усмехнулся Тимур.

– Я понимаю, что ты здесь не только для того, чтобы повидаться с семьей. Ты изучал город так, как изучал бы всякий, кто собирается этот город брать.

Тимур слушал не перебивая.

– Ты больше месяца в городе, и я решил, что тебе этого времени должно было хватить.

– Для чего?

– Для того чтобы принять правильное решение. Ты безусловно увидел то, что видят все. Чагатаи уже не правят в городе.

– Они стоят на каждом углу.

– Но они не знают, что творится в домах и головах жителей. А я знаю. Знаю, что достаточно одной искры – и здесь все вспыхнет. Сотни – я говорю то, что знаю достоверно, эмир Тимур, – сотни горшечников, кузнецов, трепальщиков хлопка, даже купцов точат свои кинжалы.

Эмир медленно покивал, на него неприятно действовала волна жаркой, истеричной энергии, которая шла от воспламенившегося под воздействием собственных речей ученика медресе.

– И ты считаешь, что такой искрой мог стать…

– Да, клянусь бессмертием души. Я знаю, где они, – под Бухарой, я знаю, сколько их, пять, а может, и шесть сотен. Если они неожиданным ударом…

Эмир поднял руку, как бы ставя этим жестом предел разговорчивости Маулана Задэ.

– Даже если твои кузнецы и горшечники, брадобреи и чувячники все, как один, поддержат моих всадников, все это кончится огромной кровью.

Маулана Задэ потрясенно помотал головой:

– Тебя волнует кровь?

– Бессмысленно пролитая – да. Мы ничего не добьемся. У Ильяс-Ходжи очень, очень много всадников. И не только здесь, в городе. И твои сербедары, сколько бы их ни было, не выстоят против них.

Лицо Маулана Задэ налилось темной, тяжелой кровью, он закрыл глаза.

– Ты рассчитывал, что я дам тебе другой ответ? – удивленно спросил Тимур.

Собеседник продолжал сидеть молча, с закрытыми глазами, он словно впал в какой-то транс. Тунг-багатур опасливо косился на него, не представляя, чем может разрешиться эта ситуация.

– Я ненавижу чагатаев не меньше твоего. Мы избавимся от них, но не сейчас.

Маулана Задэ внезапно открыл глаза, он полностью овладел собой, лицо его снова сделалось почти веселым, в движениях появилась самоуверенность.

– Не сейчас? А когда, скажи мне, эмир Тимур.

– Тебя мучает нетерпение. Это очень горячее пламя, оно может и сжечь. И не только тебя, но и тех, кто рядом, тех, кто вместе с тобой.

Ничего не отвечая на эти слова, Маулана Задэ встал, подошел к берегу арыка. Постоял так, не поворачивая голову к оставшимся сидеть на ковре.

– Да, мы избавимся от чагатаев. И не только от них. Не только.

С этими словами он легко перемахнул через арык и пошел, не оборачиваясь, в глубь сада.

Когда он полностью пропал за деревьями, Тунг-багатур спросил у Тимура:

– Не понял я, что он хотел сказать. От кого он собирается избавляться?

– От меня.

– Да?! Аллах помутил его разум!

– Не Аллах.

Помолчав немного, Тимур добавил:

– Пошли предупредить мою семью, что я сегодня не приду.

Тунг-багатур от природы не отличался большой сообразительностью, так что ему понадобилось определенное время, чтобы осмыслить сказанное. Когда это случилось, он осторожно спросил:

– Ты изменил свои планы?

– Да.

– Из-за этого мальчишки?

– Можешь считать так.

– Ты опасаешься предательства с его стороны?

– От него можно ждать чего угодно.

Полгода прошло в непрерывных блужданиях. В ночь после разговора с Маулана Задэ Тимур с полутора сотнями людей – конных и пеших – покинул Самарканд. Чтобы сбить с толку тех, кто захотел бы за ним погнаться, пошел он не на юг, к реке Сыр, и не на запад, к Бухаре, где стоял эмир Хуссейн, а на север, к реке Аму. По дороге ему встретился большой туркменский табун. Пастухи, узнав, кто перед ними, сопротивляться не стали, частью разбежались, частью влились в отряд эмира.

Теперь все его люди были на лошадях, подвижность отряда возросла, и Тимур успешно совершил марш на запад. Там он объединился со своим названым братом. Встреча получилась на удивление теплой. Два дня провели эмиры за роскошным дастарханом в небольшом селении севернее Бухары. До сотни дозорных были разосланы в разные концы от этого селения, дабы предупредить о приближении опасности. Но, как ни странно, чагатаи не спешили с нападением. Возможно, Ильяс-Ходжа просто не знал, где находятся и беззаботно пируют его злейшие враги, возможно, в голове его зрели какие-то новые, неторопливые планы.

Несмотря на внешнее спокойствие в бухарских землях и вокруг них, эмиры понимали, что им надобно что-то предпринять. Ударить прямо на чагатаев и отнять у них Самарканд и Мавераннахр они были не в состоянии. Такое нельзя было осуществить всего с пятью сотнями всадников, полагаясь на туманные обещания сербедаров о поддержке. Да и стоит ли с ними связываться, с сербедарами этими?

Надо было накапливать силы, а проще всего сделать это было на юге, на землях, не охваченных чагатайским влиянием.

В Кандагар, решили эмиры, надо идти туда. Мавераннахр – еще недозрелый плод, пусть он дозревает под заботливым уходом Ильяс-Ходжи и его головорезов.