Джозеф вздохнул. Устав от борьбы, он вчера отправился в бальный зал и в первый раз за много лет, открыл фортепьяно. А потом едва добрался до постели. Сил не осталось, совсем. Но после сна и завтрака (который казался почему-то необыкновенно вкусным его измученному желудку), он почувствовал, что в состоянии даже совершить небольшую прогулку. Его как магнитом тянуло к Саре. Увидеть её, снова поговорить, насмотреться... Наверное, это весна... Джозеф сжал губы и направился к двери. Надо было найти в библиотеке пару книг. Рассказать бы жене свою историю. Но он боялся... Боялся увидеть страх в её глазах, а может ненависть, или непонимание.

Проходя мимо окна, которое сегодня по странной случайности оказалось распахнуто, он бросил взгляд в сад, и замер. Прямо под окнами о чём-то громко беседовали Сара и Армин. Вот он взял её за руку. Жалко, что ветерок и капель не давали расслышать голосов. Боже, почему так больно? Он же мечтал об этом, мечтал, чтобы она после его смерти была пристроена в надёжные руки. Вот его мечты сбываются, но...

Джозеф опёрся о подоконник. Силы внезапно оставили его. Он почувствовал себя стариком, больным, разбитым и никому ненужным. В саду весело распевали птицы, молодые беседовали, наверное, о любви, а он... Ему остался только Ветер и год жизни. Через год его не станет. Глупо так привязываться к той, которая переживёт его на много лет. Глупо, слышите!

Вот Армин попрощался с Сарой, вскочил на лошадь, которую держал под уздцы, вот Сара медленно направилась к дому. Она кажется даже улыбалась. Боже! Джозеф отошёл от окна и присел на кровать. Сил едва хватило, чтобы сесть, а не упасть. Он слышал, как по коридору прошёл сначала Генрих (его шаркающую походку нельзя было не узнать), а потом раздались лёгкие и быстрые шаги. Его жена после разговора с виконтом возвращалась к себе в комнату, как ни в чём не бывало! Ну а что он хотел?

Так. Нельзя сидеть и отчаиваться. Он пока ещё жив. И он с детства знал, что должен умереть. Почему же сейчас ему так больно? Он встал и направился к библиотеке, тяжело опираясь на трость.

В библиотеке было темно и сыро. Камин ещё не топили. Генрих, наверное, забыл, а он сам и не вспомнил. Джозеф зажёг свечу, взял подсвечник и направился между рядов. Где-то здесь должна была быть история рода Дарренов. Он сам, честно говоря, забыл, куда положил её. Когда-то давно он развлекался тем, что изучал их генеалогическое дерево и вспоминал... Это было давно...

Дверь тихо скрипнула. Он обернулся. На пороге стояла его жена. Она только что разговаривала с Армином и вот пришла сюда. Зачем?

- Граф Даррен, - как ужасно и официально звучало это из её уст! - Я пришла спросить, когда мы будем заниматься - сейчас или позже. Если что, в саду теперь стало немного суше и мы можем...

- Мы не будем сегодня заниматься, - он постарался, чтобы голос не задрожал.

- Что случилось? - Она подошла ближе. Неужели она издевается?

- Ничего. Просто я сегодня не в настроении, - Джозеф ответил насмешливо, но голос задрожал. Сара подошла и встала прямо напротив него. Дрожащий огонёк свечи освещал её лицо. Он сглотнул и отвернулся. - Оставь меня.

- Нет, - она покачала головой. Пытка продолжалась.

- Оставь меня, слышишь! Я не хочу тебя видеть сегодня!

Он думал, он надеялся, что она уйдёт, ведь тогда он смог бы ещё устоять, смог бы простить и отдать её Армину...

- Джозеф, - жена взглянула ему в глаза и в первый раз назвала по имени. А потом робко, легко дотронулась до его руки. Он вздрогнул, но не отдёрнул руку. Что за наваждение? - Расскажи мне, за что тебя Прокляли. Я не испугаюсь, слышишь!

Её голос звучал так убедительно и чарующе. А может он всё лишь придумал себе? Может, вот здесь и сейчас всё вовсе не обман, а там на улице между ней и Армином ничего не было... Может такое быть? Или это опять самообман? Он вздохнул и на минуту закрыл глаза, а потом глухо ответил, не в силах сопротивляться:

- Слушай...

***

Сара смотрела в его лицо, освещённое зыбким пламенем свечи. Муж казался ей красивым сейчас, красивее, чем когда-либо. Как она могла когда-то думать, что испугается его уродств? Несколько минут он молчал, не отводя от неё глаз, а потом начал рассказ, глухим голосом, стараясь говорить насмешливо, снова перейдя на «вы», и лишь глаза выдавали его волнение:

- Вы уже знаете, графиня, что мои родители умерли рано, оставив меня сиротой, но я никогда не говорил вам почему. Вы просили ответа, и вы его услышите, - он сделал паузу и облокотился рукой на книжный шкаф, поставив подсвечник на полку. Сара терпеливо ждала продолжения. - Мои родители были богаты и счастливы вместе, на зависть многим знакомым. Редкое сочетание, правда? Отец работал судьёй и, говорят, не было ни одного преступления, которого бы он не раскрыл, кроме самого последнего. По правде говоря, ему не было особой нужды работать. Чендервилл, фамильное имение, и ещё пара имений - летний домик и матушкина усадьба, доставшаяся ей в приданное, могли бы обеспечить безбедную старость и ему и даже его внукам. Но отец был таким - жёстким, правдивым, твёрдым как кремень. Он искал везде правду ради правды и никогда не шёл на сделку со своей совестью. Судейство было для него способом служения людям и он отдавал всего себя этому. Матушка была не такая... Она любила создавать дома уют и встречать отца с работы. Но больше о ней я ничего не знаю... Только лишь со слов отца, но и их я запомнил плохо. Последнее дело отца было мрачным, запутанным и связанным с колдовством. По всей округе начали пропадать дети, младенцы до двух лет. Он пытался найти колдуна и всё больше и больше запутывался в расставленных тем сетях. Наконец, пришло время кукловоду выйти из тени и потянуть за ниточки, когда мой отец слишком близко подобрался к разгадке этого дела. Утром в выходной они с матерью решили прогуляться по своим угодьям, послушать птиц, порадоваться солнцу, свежему ветерку и первым цветам. Матушка была на последнем месяце беременности. Она ждала меня. Когда они с отцом вошли в лес и забрели довольно далеко от Чендервилла, разразилась трагедия. Тропинка, причудливо петляя, внезапно вывела их на поляну к поистине страшным и жутким останкам недавнего колдовства. Отец хотел сбегать за стражами правопорядка, но не мог оставить матушку. Пока он раздумывал, что делать, на поляну выбежала обезумевшая от горя крестьянка со стражами. И как ни объяснял отец, что к свершившемуся колдовству он не имеет никакого значения, никто ему не поверил, ведь поймали то его с поличным, можно сказать. Оказалось вдруг и что тропинка эта была заколдована и пройти по ней мог только колдун и его слуги, и что видели моего отца и матушку в деревне, незадолго до трагедии, а до этого ещё несколько раз в лесу. Моих родителей забрали в город, в тюрьму, чтобы передать палачам и заклеймить. Матушку не спасло даже её положение. Наоборот, стражам правопорядка приходилось сдерживать толпу, которая норовила убить моих родителей, растерзать на месте. Бывший неподкупный судья с молодой женой превратились в колдуна с ведьмой, проклятых, которым плевали в спину. В городе через несколько дней их заклеймили, а потом отпустили на все четыре стороны, оставив один Чендервилл из всего имущества, и настрого приказав не покидать границы имения. Да отец и сам к этому не стремился. Имения от поджога и разорения спас лишь суеверный страх к Проклятым. Через неделю после возвращения в имение, моя матушка родила меня и умерла. Отец надеялся, что я то верно буду рождён здоровым. Но на моей шее сразу после рождения проступило клеймо. Так я стал Проклятым, сыном колдуна. В деревне каждый вам может рассказать самые гнусные и мерзкие истории о моём отце и матушке. Так что, как видите, развитию дружеских отношений, такая слава о моих родителях вовсе не способствует. А теперь, когда вы выслушали всё, можете сами составить суждение обо мне - кому вы больше поверите - сыну колдуна, навеки заклеймённого в истории Кьярдена или всему остальному свету и высшему обществу.