категорически. Кулаки сжались, но я не двигался. Стоял и глубоко дышал. Нельзя, нельзя. Пока продышался, этот парень ушел, а Катя увидела меня, подбежала и повисла на шее.

– Пять, у меня пять. Я круглая отличница, круглее не бывает.

Вечером я поехал по аптекам с одной целью – найти себе таблетки. Те, которые делали меня в больнице тупым и равнодушным и которые я ненавидел и зарекался пить. Но из двух зол нужно выбирать меньшее. Потому что в следующий раз я не удержусь. Нарушу клятву и потеряю Катю. Шансов у меня было мало – такие лекарства продавали по рецептам. Но, проездив по городу два часа, я все-таки купил нужную коробочку.

Она

Теперь Ольга Владимировна рассказала мне все с подробностями. Выдала инструкцию по управлению сложным механизмом в момент форс-мажора. Во все остальные моменты я, кажется, справлялась с ним успешней, чем она.

Я маме Андрея явно нравилась, с одной стороны, а с другой – она так же заметно опасалась, что я вот-вот брошу ее сына и ему станет еще хуже. Андрей этого тоже боялся. Ну и что я могла сделать? Повесить на себя табличку «Я тебя люблю и не брошу»?

На каникулах мне наконец удалось затащить Андрея к себе домой и предъявить собственной маме. Потому что она проявляла беспокойство, где же меня все время носит. Андрей маме понравился, наверное, потому, что и хотел понравиться. Вел себя как великая мечта всех мам. Начитанный интеллигентный парень-студент из приличной семьи. И наши отношения стали как бы легальными. После того как я призналась, что адрес выдала сама, и никакой катастрофы не произошло, можно было вздохнуть спокойно. Теперь у меня не было от него никаких секретов. А самое смешное, что, когда все выяснилось и в глазах обеих мам мы сделались парой, я ощутила, что Андрей не просто парень моей мечты, а мой парень. Чуть ли не собственность. До этого все было довольно размыто, а тут я почувствовала: мой, собственный. И начала ловить себя на том, что обращаюсь с ним как мама с папой. Хотя раньше мне это не очень нравилось. Казалось, что мама на папу давит, например указывает, что надевать, а ведь отец – взрослый человек и сам разберется. Но сама я начала с возмущения по поводу того, что Андрей покупает всякую растворимую гадость вроде лапши и картошки в стаканчиках, а разве это можно постоянно есть? Ну, только если мечтаешь о язве. Он отдал мне деньги, и я покупала то, чем мы с ним не могли отравиться. Я, конечно, не мама, но картошку вкусно пожарить в состоянии… А раз Андрей мне не возражал, подумала, что ничего страшного в том, что я буду решать какие-то вещи за него сама. Те, в которых лучше разбираюсь…

После каникул Наташка продолжила выносить мне мозг насчет того, что я связалась с шизофреником и он меня рано или поздно придушит. А сама вешалась на Стаса. Ну да, Стас уж точно придушить кого-то был не в состоянии даже при необходимости. И нос разбить… Его максимум – задрожать и убежать. Не надо мне такого счастья, пусть Наташка себе забирает.

Правда, Андрей тоже с каждым днем становился спокойнее. Сначала мне это нравилось, а потом я поняла, что происходит что-то странное. Он стал не просто спокойный, а заторможенный. Это стало заметно, как только мы вышли учиться. Раньше у него были проблемы со сном. А теперь складывалось впечатление, что он не уснуть не может, а проснуться… Ходил какой-то вареный, со всем согласный…

После недели учебы вдруг позвонил мне вечером и сказал, что у Водовозова погиб отец – попал в аварию, разбился в машине. И что через три дня похороны. Сказал, что надо сходить.

Я весь вечер думала: а как мы туда пойдем? Во-первых, там будет отец Андрея, а теперь я знала, что он его видеть не может, ведь это отец собирался положить его в психушку. Он для него предатель, маму он готов простить, а отца – ни за что. Во-вторых, это же кладбище. Вдруг про Даньку вспомнит? А если это еще и то же самое кладбище… Мне казалось, что Андрею быть там не обязательно.

Но нет, мы все-таки поехали туда.

И он совершенно спокойно подошел к Павлу Ильичу и поинтересовался, сможет ли тот найти ему работу. А потом так же спокойно повел меня туда, где был похоронен Данька. И вот тогда меня охватил ужас. Теперь Андрей мне казался действительно сумасшедшим. Даже когда его трясло на показе, даже когда он ночью орал, я думала, что все это нормально, у него есть на это основания. Потом, когда он становился тише и тише и даже близость между нами стала редким случаем, не как в первые дни, я списывала это на то, что он ко мне привык, а раз привык – куда торопиться, я же и завтра приду, и послезавтра. А вот сейчас… Я подумала, что он на самом деле сошел с ума. Потому что это был не Андрей. Он так себя вести не мог. Посмотреть на памятник, взять меня под руку и уйти. Без эмоций. Для меня и Данька не был другом, а отца Водовозова я и знать не знала, но все равно вся эта обстановка – кладбище, похороны… Я почти разревелась, а ему было безразлично.

Мы поехали к Андрею домой, и я все пыталась с ним разговаривать, чтобы он сказал что-то привычное, чтобы получить знакомую реакцию. С таким же успехом я могла разговаривать со стенкой. Он отвечал «да» или «нет», как будто остальные слова для него исчезли. И заснул, пока я ходила наливать чай.

И тогда я ушла. Нет, я сбежала. От собственного страха. Именно теперь я не знала, чего от Андрея ожидать и что происходит. Про такое мне Ольга Владимировна не говорила, а я почему-то решила, что раз не говорила, то он таким и не был. Не был – и вдруг стал. Без всякой причины.

Дома я успокоилась и подумала: буду надеяться, что это временно и пройдет. Но все равно появлялись мысли: а если не пройдет? С чего я взяла, что вообще справлюсь и чем-то ему помогу? Как помочь человеку, который не реагирует даже на похороны? Который то не помнит себя от злости, то не слышит, что ему говорят, потому что в ступоре? А если подобное – на