Она взглянула на лицо Донмэ, и ее тревога немного уменьшилась. На краешке койки сидела Хотару и держала своего покровителя за руку.

Затем Хина направилась прямиком к доктору Ватанабэ.

– Срочное послание для господина Ринои. Передай его тайно, – сказал доктор, протягивая конверт медсестре. Девушка уже собралась выйти из комнаты, когда на пороге появилась Хина, и та попятилась назад. При появлении Хины доктор явно занервничал.

– Давно не виделись, Ватанабэ-сан. Слышала, вы оперировали Ку Донмэ.

– Все прошло успешно. Из-за болевого шока он сейчас без сознания, но скоро очнется.

– Вот как. Значит, сейчас вам предстоит нелегкий выбор. Полагаю, вы передали срочное послание господину Ринои, которое должно остаться в тайне. Хотите узнать у него, надо ли убить Донмэ?

Ватанабэ поднял брови от неожиданности. Хина угрожающе смотрела на него, но он решил не уступать.

– Даже если так. Вы не в том положении, чтобы лезть в это дело.

– Отчего же? Из-за отчета о вскрытии? Вы правда думаете, что он все еще у Ринои? – хитро улыбнулась женщина и вытащила из сумки конверт.

Доктор поспешно развернул документ – заключение о вскрытие мужа Хины, под которым стояла подпись Ватанабэ.

– Но как он у вас оказался? Впрочем, тот факт, что документ находится у вас, ничего не меняет, тем более сейчас он у меня.

Хина рассмеялась. Подделанная копия была настолько правдоподобной, что он не заметил разницы. Ватанабэ был сбит с толку таким поведением Хины и еще раз просмотрел документ, но ничего подозрительного не заметил.

– Мне все равно, что вы сделаете дальше, но если хотите пожить еще немного, то сделаете все, чтобы Ку Донмэ выжил. А теперь мне пора, в гостевом доме сегодня будет праздник, – тихо предупредила Хина с улыбкой на лице.

Встревоженный доктор слушал, как удаляется стук каблучков Хины.

Оставив Эщин и Хаман в посольстве, Юджин тяжело шагал в сторону гостевого дома. По другой стороне улицы шел Хисон, также направляющийся в «Глори». Юджин окликнул его.

– Что-то случилось? Вас ранили?

– Не меня, а Ку Донмэ. В него стреляли. Доктор сказал, что операция прошла успешно, но он все еще без сознания.

Юджин удивился, что этот весельчак рисковал жизнью ради якудзы, не боясь, что его самого застрелят. Хисон еле заметно улыбнулся.

– Думаю, у него давненько не было возможности просто полежать и отдохнуть. Он сильный, поэтому скоро поправится.

– Отдыхайте. Я переоденусь и сразу уйду.

– Вы очень занятой человек, но все же нашли время посетить дом моих родителей, – грустно произнес Хисон. В последнее время он старался избегать разговоров о своей семье, но не в этот раз. – Боюсь, моя матушка выместила на вас всю свою досаду.

– Угадали.

– Как думаете, уже настало то время, когда вы сможете принять мои запоздавшие извинения?

Юджин посмотрел на Хисона и увидел человека, который хоть и любит красивые вещи, но, в сущности, очень одинокий и грустный. В отличие от своих родителей, он умеет признавать вину и извиняться, хотя и не виноват в том, что случилось с Юджином. Он отличался от своих родственников, будучи искренним и добрым.

– Приношу искренние извинения за моего деда и моих родителей. Прошу прощения за то, что моя семья сделала с вашими родителями и за то, что вам пришлось разговаривать с моей матерью. Простите за все!

– Слышал, вы разорвали помолвку. За это я не стану извиняться.

– И не надо. Помолвку разорвали не из-за вас. Просто она решила прожить жизнь в одиночестве, вот и все.

– Искренне надеюсь, что причина в этом. Правда.

Хисон испытывал к Эщин сильные чувства и ни в чем ее не винил. Он вспомнил тот день, когда они вместе сидели на коленях перед ее домом. Даже в тот момент он не злился на нее и сел радом, хотя знал причину, по которой она была наказана. Она выбрала другого и была уверена в своем выборе. Она рисковала всем, но твердо решила идти до конца и не жалеть о своем решении.

– Позвольте задать вам вопрос.

Юджин кивнул в знак согласия.

– Чем вы готовы пожертвовать ради нее? Готовы ли вы рискнуть всем, что имеете?

– Я не собираюсь ничем рисковать.

Хисон думал, что Юджин готов поставить на кон все ради Эщин, и такой ответ его ошарашил. Заметив реакцию Хисона, Юджин продолжил говорить:

– Я до самого конца останусь американцем и солдатом. Только так я смогу ее защитить.

Благодаря своему высокому статусу он сможет защитить дорогих для него людей. Он сделал необходимый, но трудный выбор, и Хисон знал, как нелегко было Юджину.

– За императора! За великого императора Японии!

Мужчины обернулись на крики, доносившиеся из холла гостевого дома, где полным ходом шел праздник. Пьяные японские солдаты без устали кричали и прославляли своего императора. Хина попросила всех горничных выйти из холла и оставила лишь официантов. Когда алкоголь закончился, Хина принесла бутылку вина.

– Прошу прощения за ожидание.

– Если и правда сожалеешь, может, покажешь, как сильно? Сядь со мной и налей мне выпить, – сказал один майор, похлопав по бедру и предлагая Хине сесть к нему на колени.

– Вижу, вы быстро пьянеете. Может, проводить вас в номер?

Он схватил Хину за руку и усадил к себе на колени, думая, что таким образом она заигрывает с ним и предлагает уединиться.

– Простите, но я не пью с идиотами. Особенно с теми, которые надоедают женщинам. Тем более, не думаю, что вы настолько опытны, чтобы обнажать свой меч.

Хина рассмеялась, и остальные солдаты тоже. Майор смутился и, отпустив Хину, начал кричать, что сейчас ее убьет. Он еще только тянулся за мечом у себя на поясе, а Хина уже стояла напротив него со шпагой.

– Вот так нужно обнажать меч. Почему бы нам не устроить поединок? Если выиграете, я поднимусь с вами в номер.

Хина провоцировала его, и он поддался. Все вокруг заинтересованно смотрели на них. Он начал нападать на Хину, но женщина проворно уворачивалась от его ударов. Солдаты вокруг кричали и веселились. Такаси тоже сел и стал наблюдать за боем.

Юджин и Хисон, только вошедшие в гостевой дом, уставились на Хину, которая сражалась со шпагой в руках и одерживала верх. Она толкнула японского солдата в спину, и тот, споткнувшись о стул, упал на пол. Женщина приставила к его горлу кончик шпаги, словно раздумывала, закончить начатое или нет. Внезапно восторженные аплодисменты утихли, и в холле стало совсем тихо. На лице Такаси сияла все та же наглая ухмылка.