30/X

Вчерашнее сообщение Сахарова воздействовало на некоторых жильцов нашего дома ошеломляюще. Жильцы Симсона провели часть ночи в ванне, а Роганов, услышав это сегодня утром, 5 мин. был в столбняке. Сегодня домовый комитет дома Курносова (на Кудринской площади) поднял всех в 4 ч утра известием, что идут громить с Арбата; они позвонили в Комитет общественной безопасности, и тот стал всем об этом сообщать, не проверив, – все оказалось ложью. Вообще, домовые комитеты создают большую панику. Один доносит на другого. Например, комендант Гранатного переулка донес коменданту Малой Никитской, что из квартиры Федорова (29 Малая Никитская) сигнализируют большевикам, и квартиру их обыскали члены комитета. Корнилов бежал, и в Петербурге говорят, что он стал в Москве во главе усмирителей восстания. Приехал Павел Мамонтович и говорит, что войска вступили в Петербург. Говорил это и другой очевидец. Там сам Совет министров «народных комиссаров» распадается. Уже Ленин (председатель) на «Авроре». «Военный Совет» тоже распадается. У нас приходят войска, говорят, саперы осаждают Сухареву башню. Сегодня было хуже всех дней, хоть и был день перемирия, неизвестно, кем нарушенного. Особенно плохо было, когда мы возвращались из бюро партии. Мы шли от Годеинского переулка до дому больше часа, так как обстрел был со стороны Кудрина – стреляли вдоль Поварской и обеих Никитских, которые обстреливались и со стороны Никитских ворот. Прежде всего, патруль не пустил нас выйти с Молчановки, мы пережидали в подворотне, потом, когда мы повернули за угол, солдат из «батальона смерти» с наведенным на нас ружьем крикнул: «Руки вверх!» – Мы подняли. «Бегите на ту сторону, а то стреляют», – сказал он. Волк-Карачевский спрятался за выступ, но С. позвал его, и мы подошли к кучке офицеров на углу Поварской. Они проверили наши пропуска и велели бежать через Поварскую, так как она под обстрелом (отвратительное чувство дичи, по которой стреляют). Перебежав, мы прошли вдоль санатория Гриневского и на углу Скатертного переулка опять попали на пикет, который сказал, что стреляют из-за забора в конце переулка, чтобы мы скорее проходили вдоль него. Так мы добрались до Большой Никитской, которую тоже, как и Малую Никитскую, надо было перебегать, причем про последнюю офицер сказал, что там очень опасно, так как стреляют от Никитских ворот, где с утра жарил бомбомет по «Униону» (кинотеатр на углу Никитского бульвара) и стреляли во все стороны.

Градоначальство вчера горело, мы видели зарево. У нас третью ночь ночуют Карачевские, не решаясь пробраться к себе в Хамовники. Шполянская звонила, что днем к ним в дом Куртнова на Кудринской площади пришли четыре большевика и арестовали восемь офицеров, может быть, только обыскали.

Осколков был арестован на Пресне и освобожден только вчера вечером. В своем партийном бюро мы стараемся отпечатывать и распространять последние телефонограммы – все эти дни удавалось, удавалось и распространять этот информационный листок и воззвание, а сегодня никто толком нас не информировал.

Из событий вот что достоверно: большевики приехали для переговоров о сдаче в Думу. Войска, верные правительству, все входят в Москву. Железнодорожный союз, во избежание большого кровопролития, предложил им не вступаться, пока пойдут переговоры. Но все же казаки заняли уже многие места и стоят там, ожидая конца переговоров.

С утра идет заседание, совместное с Комитетом общественного спасения и Революционного комитета об условиях сдачи, т. к. большевики утратили силу над массой.

Брюхатов-сын говорит, что никаких подкреплений нет. Телеграмма, о которой говорил Брюхатов-отец, о восстании Временного правительства не соответствует действительности. Базилев говорит, что войска пришли. Соня видела казачьи пикеты в переулке около Пречистенки. Алекс. говорил, что ему звонил брат, что высаживают войска на вокзалах. Оказывается, Филатьев поехал на переговоры с большевиками о прекращении восстания. Ладыженский звонил, что в Петербурге новое правительство с Алексеевым во главе.

Казаки занимают переулки по Арбату. Комендант Брянского вокзала сообщил, что все идет высадка.

Большевики, испугавшись развития движения в погроме, сдаются (Шитов слышал из Думы). Переговоры идут в Думе, куда приехал Революционный комитет. Самая достоверная версия, что казаки приехали, но ждут без оружия, потому что Железнодорожный союз поставил условие, чтобы вели переговоры о прекращении восстания во избежание кровопролития. Керенский под Петербургом. Руднев отказался составить Временное правительство.

31 октября

Вчера вечером продолжено перемирие. Пришли к соглашению: составлена комиссия из представителей трех: Советов, Профсоюза и (…)[182] для сдачи им оружия. Интендантство расхищено все и Потребительский союз (на 4 миллиона рублей муки, крупы, сахара и т. д.). Газета «Вперед» вышла вчера вечером в малом виде – больше ничего.

Соглашение не состоялось. Прокопович говорит, что они решили сидеть хоть две недели, у них сил и провианта достаточно. Очевидно, Комитет общественного спасения и штаб, к которому присоединился Прокопович, действуют врозь. Комитет идет на уступки и согласен на социалистическое министерство, а штаб с обломками Временного правительства (Прокопович, Маслов, Хижняков и др.) решили победить и добиться коалиционного министерства. Их поддерживают промышленники и кадеты. От промышленников приходил Щейкин Н. Н. и еще кто-то, а от кадетов – Новгородцев. Все это рассказывала Кускова Б. Евг. Сыроечковскому, а нам, когда мы зашли к ней с тем, чтобы что-либо совместно организовать, едва подала руку и не говорила. Прокопович же поблагодарил за предложение услуг в смысле информации и сказал, что это надо обдумать. Кускова злится на С. за «Власть Народа», но я к ней больше ни ногой. Она и Руднева, и Рябцова назвала предателями. Сегодня у них было совещание, и Сыроечковский пойдет узнать о результатах. Сегодня день в общем прошел спокойнее, чем вчера, хотя сегодня в 12 часов и кончилось перемирие. Впрочем, здесь, по соседству, бомбы наделали много вреда: поврежден церковный дом на углу Спиридоновки и Малой Никитской – выбиты окна, отбита труба и кирпич, подожжен снарядами большой дом с драконом в начале Тверского бульвара от Никитских ворот, полыхает он вот уже несколько часов. Домовые комитеты в настоящем трансе – все видят сигнализации и доносят друг на друга о выстрелах. Войска не подводятся, потому что «Викжель» (Железнодорожный союз) все еще надеется остановить кровопролитие. Он теперь, ввиду отказа большевиков идти на соглашение, перешел на сторону Комитета общественного спасения окончательно. Масса солдат бежит в деревни. По тому, как вчера палили во время перемирия, очевидно, что большевицкие массы вышли из повиновения. В доме Курносова (Кудрин плац) пробита снарядом брешь, жильцов дома пять раз обыскивали, но очень поверхностно. Они завязали дружеские сношения со стоящими около большевиками, и те обещали им муки. А жена и мать Федорова Б. Дм., проходя вдоль забора Вдовьего Дома за провизией, просят: «Товарищи, не стреляйте, мы в лавку». – «Идите, идите», и пропускают.

2 ноября

Вчера, 1-го, целый день просидела с Вас[илием] Вас[ильевичем] и Ан[ной] Павл[овной] Волк-Карачевскими у наших на Мал[ой] Никитской – был страшный обстрел со всех сторон. Большевики занимают дом Рябушинского на углу Спиридоновки и Малой Никитской, и оттуда действует пулемет. Оставив нас у наших, С. ушел и говорит, что хорошо, что мы не пошли, – так жарко было. Он ходил к Сыроечковскому узнать о решении совещания осколков министерства, которое накануне было у Прокоповича. Сыроечк[овский] отправился туда и принес известие, что Комитет общ[ественных] организаций объединился со штабом Рябцова и Прокоповича, и что решено не уступать. Весь вопрос в коалиционном министерстве. Большевики согласны только на социалистическое, а Прокопович и K° против – за коалиционное. Меньшевики, также отвергнутые Комитетом общественной безопасности, как и мы, предлагают организовать комитет из представителей всех партий и общественных организаций. С. с этим согласен. Попытавшись еще раз подвигнуть наших сочленов организовать выпуск газетки для освобождения публики, С. увидел, что все тщетно, бегать придется всюду одному; кто говорит: «Я подожду», кто – «Вы за мной пришлите», и т. д. – никто сам не вызывается идти. С. махнул на них рукой и двинулся с Балаянцем домой. Уже на Молчановке пришлось задержаться, потому что от Ржевского переулка стреляли юнкера, а от Скарятинского – большевики. Они решили пойти вниз по Поварской и потом первым маленьким переулком выйти в Хлебный. Но тут их осыпал град пуль, и они с трудом добрались до угла Скатертного, где дом Россолимо. Тут стояла кучка народа и не могла пройти на Никитскую из-за пулеметного огня с дома Рябушинского. С. и Б. долго стояли, потом решили идти; на углу перед выходом на Б[ольшую] Никитскую солдаты сказали им, что через Малую Никитскую не пройти. Тут как раз вернулся солдат на пойку[183] на прекрасном рысаке, который уже раз встретился им и тогда заявил, что проехать нельзя и что он возвращается на Поварскую в Коннозаводство, а тут, вернувшись, он предложил перевезти С. через Мал[ую] Никитскую, но С. отказался, надеясь больше на себя. Он перебежал к проезду Большого Вознесения, но тут так и сыпались пули. Из ворот дома Торопова провокатор-милиционер в щель стрелял в каждого перебегавшего. Он стрелял то по М[алой] Никитской, то по Спиридоновке. С. крикнул ему, чтобы он не стрелял, потому что солдаты-большевики из-за угла махали С., чтобы он бежал вперед. С. побежал, тот выстрелил и попал в кого-то, шедшего сзади С. Только что С. вернулся домой, как Николай Иванович (муж нашей прислуги Ольги) сообщил, что полк с солдатами арестован. Он было проехал, но офицер приказал его остановить, ему крикнули «стой!», но он пустился вскачь, тогда с угла Спиридоновского переулка его перехватили, и оказалось, что он везет пулемет с обоймами. Вечером С. сидел с Симсоном в красной комнате, смотря на пожар дома Коробкова на Тверск[ом] бул[ьваре], пришел Ник[олай] Иван[ович], ходил посмотреть, который час, занесли красную лампу, С. сказал, что не надо красную, стали тушить, – опять вспыхнул красный. Через 30 минут звонок – 15 солдат-большевиков и один красногвардеец: «У вас сигнализация». С.: «Нет, это освещение», привел и показал им. «Я социалист и не стал бы так действовать». В это время прибежали с нижнего [этажа] доктора и что-то залепетали о том, что у нас лазарет, но С. попросил предоставить ему самому говорить. Красногвардейцы поверили и ушли, прося не зажигать впредь, а Наташа, наша 13-л[етняя] девочка из деревни, заявила, что это она не сумела зажечь – молодец она, хоть и стали они в кухне собирать свои бебехи на случай гибели нашего дома. Вчера сгорел дом у Никитских ворот, замыкавший Тверской бульвар, где были меблированные комнаты Троицкой. Там сидели юнкера. Теперь они перешли наискосок в «Унион» – кинематограф на углу Большой Никитской и Никитского бульвара. Догорал целый день и дом Коробова и еще что-то. Я рада, что С. смог сегодня написать воззвание и отправить его в «Вперед», с которым он солидарен, а то у него было очень мерзкое настроение. Сейчас пришел Николай Иванович (муж нашей прислуги) с Пресни. Говорит, что там три пушки: одна в начале от Кудринской площади, а две у Зоологического сада. Стали палить солдаты вдоль по Поварской, попали в своих же – те на них с винтовками. Очень многие, говорит, разбежались, и уныние, и страх перед юнкерами большой. А все палят и палят. Очевидно, и по Малой Никитской пройти нельзя, так как Наташа пошла туда и пропала, и Волк-Карачевские не идут.