Они вышли из речки и один за одним переправились через вал, который образовался вследствие того, что параллельно береговой линии рухнуло большое дерево, преградив путь стекающей в реку грязи. Здесь было самое неудобное место для переправы, и потому они выбрали именно его. Здесь меньше шансов нарваться на ловушку.

Ноздри обер-лейтенанта хищно потянули воздух. Он чувствовал дым и жареное мясо. Запах обжитых мест…

Стемнело. Лагерь утихал… оставались только посты. В темноте раздавались крики… причем отнюдь не крики боли.

– Папа, здесь Бабуин, Папа, здесь Бабуин, прием…

– Бабуин, слышу тебя, прием…

– Папа, здесь Бабуин. Мы на точке контакта, повторяю – мы на точке контакта.

– Точка контакта – принято.

– Записывай: один – семь – три – три – пять – шесть к два – один – девять – пять – семь – два.

– Один – семь – три – три – пять – шесть к два – один – девять – пять – семь – два, – дисциплинированно повторил координатор.

– Папа, в лагере до двухсот единиц противника, повторяю – два по сто, два по сто. Легкие бронемашины и вооруженные внедорожники.

– Бабуин, информацию принял. Рандеву – семьдесят пять минут, семьдесят пять минут. Готовьтесь отойти.

– Папа, флажок, повторяю – флажок. – Обер-лейтенант использовал условное слово, означающее наличие неожиданности, заставляющей скорректировать план. – В лагере белые, повторяю – в лагере белые. Утраченная собственность.

Термин «утраченная собственность» означал заложников. Непонятно, откуда тут заложники, но они тут были. Исследуя лагерь, они не раз видели белых. Белых женщин. Судя по тому, как они были одеты, это были медицинские работники… что они тут делали – непонятно. Возможно, их выкрали из одной из больниц и заставили работать, лечить боевиков. Местные, не прошедшие нормальный медицинский университет врачи достаточно примитивны: лекарства они различают по цвету таблеток, а критерием успешности лечения считают боль, испытываемую пациентом. По той же самой причине они избегают применять наркоз. Чем больше боли испытывает пациент, тем лучше считается лечение…

Видели они и дьякона. Своими глазами. Здоровенная тварь… даже на фоне африканцев он отличался громадным, баскетбольным ростом в два двадцать семь, что давало ему уважение у племен как непревзойденного воина. Ностиц хотел нажать на спуск… у него была винтовка калибра тринадцать миллиметров, пуля этой винтовки не оставляла никаких шансов даже при не совсем точном попадании. Но обер-лейтенант остановил его… задание бы они выполнили, но им самим уйти живыми уже не удалось бы. Еще и заложники… что сделали бы с белыми женщинами оставшиеся без вождя боевики, страшно даже представить. Учитывая то, что здесь до сих пор практиковались человеческие жертвоприношения.

– Ностиц, возглавишь группу снайперов, – принял решение обер-лейтенант, – работаешь без команды. Валь, обеспечите отход. Вот там, на юге. Остальные – за мной. Работаем как можно тише. В любом случае, наша задача – оставить в лагере передатчик. Сделаем – отходим по моему сигналу.

Передатчик был у каждого. В шестидесятые он был размером с чемодан, сейчас – меньше хоккейной шайбы, причем он давал наводку ракетам и бомбардировщикам с любого расстояния, так как подавал сигнал на спутник.

Это был риск. Никто не приказывал им предпринимать какие-то действия по возврату похищенной собственности, все, что они должны были сделать, – поставить передатчик. Штурмовая группа численностью четыре человека должна была проникнуть в лагерь, где были две сотни боевиков, освободить заложников и уйти, заодно пометив лагерь для удара. Днем это было невозможно. Но ночью… Африканцы почти не видят ночью, у них нет ночного зрения, если специально не тренировать их.

Они пересекли запретку – прямо на деревья подвешенную проволоку, к которой были подцеплены как простые банки с камнями, так и сигнальные мины. Прошли минное поле… проклятые буры отгородились от остального континента минными полями, несколькими полосами минных полей, и теперь от них минные поля научились ставить все африканцы, в том числе боевики. Мюллер, сапер отряда – используя деревянный штык из африканского черного дерева – обнаружил и снял мины, и они проникли в лагерь. Лагерь дьякона Макумбы…

В этот момент женщина где-то в палатках заорала так, что вздрогнул даже обер-лейтенант. Непонятно было, то ли ее режут, то ли…

Это была Африка. Африка, мать твою! Здесь не служили, а жили, здесь не признавали никаких правил и условностей, здесь склоняли голову перед силой, но при первой возможности начинали бунт, жестокий, бессмысленный и беспощадный. Как пружина – чем сильнее ты ее сожмешь, тем сильнее она ударит тебя в ответ. Люди здесь были примитивны и потому непокоримы.

Шедший первым Велер остановился, подал сигнал тревоги. Все четверо моментально «приняли» свои сектора, готовясь огрызнуться огнем.

Патруль!

Медленно едущий внедорожник и крупнокалиберный пулемет на нем. Внедорожник виден по окна, машина европейская, идет совсем бесшумно – похоже, что новая или почти новая. Люк широкий, в нем урод с пулеметом. Еще как минимум двое в машине.

Обер-лейтенант отрицательно качнул головой – не связываться. Мелькнула мысль: у них что, тут бензин бесплатный или как?

Машина прошла…

Обер-лейтенант показал – вперед!

Они аккуратно преодолели заборчик из воткнутых в землю палок, колючей проволоки и местных растений. Эти заборы в основном против змей, но остановят даже льва, если только он совсем не проголодался. Лев живое существо, ему рвать шкуру о колючую проволоку не хочется. В буше охотники огораживают лагерь и вовсе лишь аккуратно связанной высокой травой…

Дальше были палатки. Маленькие и большие. На удивление аккуратные, не воняло отбросами. Обер-лейтенанта настораживало происходящее все больше и больше. Но он пока не видел ни единого повода прервать операцию, хотя инстинкт не то что советовал – орал ему в ухо: «Беги!»

Они прошли около половины пути, когда с едва слышным хлопком включились два прожектора, моментально и безошибочно высветив их, как вражеский бомбардировщик в небе. Пулеметная очередь ясно показала, что с ними шутить не намерены…

Свет слепил глаза. И делал невозможным сколь-либо осмысленное сопротивление – после того как глаза попали на такой свет, да еще ночью, минут двадцать ты будешь слеп как крот.

Но германские моряки были не из тех, кто просто так поднимал руки вверх.

– Сдавайтесь! – заорал кто-то в мегафон по-немецки. – Хенде хох!

– …три… два… один… – монотонно и негромко отсчитывал капитан.

И на счет «один» каждый из германских моряков прыгнул в сторону, навстречу пулям, бросая светошумовую гранату, чтобы ослепить и оглушить врага и получить хоть какое-то преимущество… тем более что эти негры, наверное, тоже смотрели на свет и ослепли… если у них хоть какое-то ночное зрение вообще было.