Первым клиентом в моей новой клинике оказался парень по фамилии Цехин, который подозревал, что его колли – гей. Дурное предзнаменование, подумал я. За одну ночь люди как будто стали угрюмее, замкнутее и более склонны к навязчивым идеям. После взрыва в Банке Яйцеклеток вся страна впала в похоронное уныние. За деревьями уже никто не видел леса.

– Я прописал бы выходной вашему Дружку, мистер Цехин, – резюмировал я. – Погуляйте с ним на природе. Съездите в национальный парк и поиграйте в «принеси палку». Вам это тоже пойдет на пользу. – И он в явных сомнениях выскользнул из приемной.

Первую неделю я проторчал в «Упитом вороне», а затем открыл кабинет в клинике моего предшественника на Кропи-стрит. К ней примыкал и дом – маленький коттедж с видом на реку Флид. Норман Ядр рассказывал, что несколько лет назад река завоевала премию за Борьбу с Загрязнением (по северо-восточному региону), но, глядя на нее сейчас, я подозревал, что она уже не претендент. Иногда, предупредил Норман, по ней сносит покрытую пеной рыбу, которую он окрестил «угорь flottantes».[57]В Фишфорте, в пятидесяти милях выше по течению, располагался химический завод, который специализировался на моющих средствах. Время от времени вода пенилась фиолетовым, словно в вычурных техниколорных мультфильмах. Впрочем, уже не важно, как мы издеваемся над землей, подумал я. По крайней мере, над нашей ее частью. Может, остальная Европа превратит весь наш остров в хранилище ядерных отходов, когда нас не станет. И кто ее осудит? Странно, катавасия с рождаемостью раньше меня не волновала. Точнее, я относился к ней свысока.

Но теперь – нет. Меня как дубинкой огрели. Я начал мечтать: я бы хотел родиться в добрые старые времена. И жить еще до смерти Элвиса. Я бы хотел увидеть его на сцене, хотя бы раз, во плоти. Я стал бы одним из тех фанатов, которые старались поймать каплю его пота, чтобы потом сохранить в флаконе. Попытаться ухватить это в реальности. Я бы хотел…

Ну да ладно. Как сказал Норман, жизнь должна продолжаться. Что бы стал делать Элвис? Он танцевал бы рок круглые сутки,[58]вот что.

Но как бы громко я ни врубал свои концертные диски, я не мог уловить нужную струю.

Наверное, у легких городского человека уже выработалась потребность в некоторой загрязненности окружающей среды: у меня наблюдались симптомы настоящей ломки в первую неделю в Тандер-Спите, и я ощущал прямо-таки ностальгию, чуя струю выхлопов. Воздух здесь не только чище, чем в Тутинг-Бек, но и на несколько градусов холоднее, и нос мой далеко не сразу научился различать хоть какие-то запахи. Но, когда свыкся, они оказались весьма приятными: запах дыма костра, свежего гудрона и соленого ветра. Моря я так до сих пор и не видел. Скрывавшее его бетонное заграждение возвели, объяснил Норман, в 1980-х, когда осуществляли ирригационный проект. До мелиорации земли в Тандер-Спите часто приключались наводнения: в девятнадцатом столетии вода порою доходила аж до церкви. По словам Нормана, если приглядеться, увидишь след от воды сзади на кафедре. Я сказал, что верю ему на слово: я не фанат истории. После первой партии звонков и визитов доброй воли к нескольким местным фермерам – Рону Харкурту, Билли Оводдсу, Чарли Пух-Торфу – я набросал представление о местечке. Похоже, легкая работа. Послушал, что судачат о моем предшественнике: среди прочего – липовые сертификаты об отсутствии коровьего бешенства и взятки. Так что за ним угнаться несложно. Если милые комнатные зверюшки, вроде Жизели, воплощают хаос, деревенская скотина – прямо противоположное: это работяги с предопределенным сроком существования, которые оплачивают свое содержание после смерти, становясь кожей или мясом, и производят молоко и яйца при жизни. Они – существа функциональные, которых можно уважать, а не рабы-психиатры, которыми стали городские питомцы, несчастное поколение проституток для одинокого и запутавшегося человека. Отныне кастрация попугайчиков ограничится одним городом. Однако не повезло: на второй день пришлось оперировать индонезийскую игуану маленькой девочки – дочери какой-то здравоохранительной шишки по фамилии Лысухинг. Впрочем, я тут же пустил в баре слушок, что Сам де Бавиль больше любит грубую фермерскую скотину. Это пойдет к его имиджу, решил я. И, конечно же, когда я заехал на ферму молчаливого Джонни Пух-Торфа, я понял, что мне нравятся свиньи. А посетив косоглазого мистера Туппи, обнаружил, что овцы Лорда Главного Судьи – тоже, хотя, к моему разочарованию, все их отличие от обычных, как выяснилось, сводилось к заниженным умственным способностям и любовью подраться. Я проведал безмозглых цыплят миссис Харкурт, которые продолжали пить из мазутной заводи и отравлять свой организм, и прописал «Наркоморф» – легкий галлюциноген с целительными свойствами – нервному жеребенку миссис Оводдс.

Несмотря на общую Weltschmerz[59]– модное слово, описывающее состояние нации теперь, после взрыва Банка Яйцеклеток, – на мирском уровне я был доволен собой. За две недели я вычеркнул два первых пункта мысленного списка, который составил первым вечером в «Упитом Вороне». Остался последний.

Это случилось в неромантичной обстановке гипермаркета Джадлоу – я впервые приметил девчонок. Когда я увидел Роз – или это была Бланш, – я вспомнил пункт номер три: потрахаться. Затем я заметил вторую и придумал новый пункт. Номер четыре: снова потрахаться.

Я застрял около касс, над которыми развевался огромный плакат: КУПИ СОСИСКИ И ЛУКОВЫЙ ПИРОГ, ПОЛУЧИ КАПУСТНЫЙ САЛАТ БЕСПЛАТНО! Я судорожно размышлял, в какую очередь стать, если на каждой кассе сидит миниатюрная привлекательная ржаво-рыжая девушка. Странным образом они мне кого-то напоминали – правда, кого или что, я толком определить не мог.

Видите ли, сперва я не заметил, что девушки одинаковые и на самом деле напоминают мне друг друга. На мой взгляд, все кассирши, честно говоря, на одно лицо, поскольку все женщины делятся на несколько простых, но удобных категорий: молодые и привлекательные, старые и привлекательные, молодые и непривлекательные, «мамочки» (если выпил: не стоит!), похожие на Иггли (предают: не стоит!), доступные, недоступные и так далее. Эти категории можно объединить в две пошире, если вы спешите: трахабельные и нетрахабельные. И эти две крошки, несмотря на неприглядную униформу в бело-оранжевую клетку, были превосходно трахабельны. И вот он я, разрываюсь между двух касс. Конец сомнениям положила покупательница, прижавшая меня сзади металлической тележкой, и я завернул к Бланш с проволочной корзинкой самого необходимого: маргарина, лезвий для бритвы, замороженных обедов, светлого баночного пива, чипсов, мороженого и носков, – набором, который буквально вопил о том, что Сам де Бавиль – потенциальный жених и холостяк. Последний мог не говорить ни слова.