– Я занимался расследованием.

– Весрия ответственна за это.

– Неправда. Но у меня есть зацепка.

В сознании вспыхнули слова Уны: «Несмотря на то что это выглядит бессмысленным, королева верит, что Весрия ответственна за это. Все не может быть так просто».

Воздух сгустился, как азот, и стал слишком тяжелым, чтобы дышать. Если Хэл говорил правду, то их народы действительно приближались к совершенно бессмысленной войне, которую Дану не переживет. И все же он был здесь, впустую растрачивая информацию, которая могла бы спасти их всех.

– У нас тоже есть зацепка, – отрезала она. – Мальчик, обладающий магией и наблюдающий за патрульными. Если он был не вашим агентом, тогда чьим?

Его единственным ответом было безучастное молчание. Рен рассердилась.

– Отлично, – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Почему ваше правительство сообщило о твоем исчезновении? Лоури знает, кто ты?

С невозмутимым спокойствием он наконец ответил:

– Если ты предложишь мне что-нибудь взамен, я отвечу на твои вопросы.

Рен хотела закричать от отчаяния, ей пришлось сжать руки в кулаки, чтобы не встряхнуть его. «Ты хочешь найти их? Неужели еще одна война ничего не значит для тебя? Разве ты не просыпаешься от ночных кошмаров? Ты когда-нибудь вообще о ком-либо заботился?»

Какое бы облегчение ни принесла вспышка гнева, делу она бы не помогла. Рен призвала себя успокоиться. Если он предоставит ей информацию, значит, надежда еще не будет потеряна. Получив новую зацепку, она могла бы снова продолжить расследование. Она все еще могла предотвратить войну. Она все еще могла добиться справедливости для Байерса – и, возможно, найти его живым.

Рен запустила пальцы в волосы. Они расплелись во время их потасовки и свисали спутанными волнами. Завязывая их обратно, она представила, как говорит со всей властностью и снисходительностью Уны.

– Ладно, Кавендиш. Я слушаю. Какова твоя цена?

– Я хочу, чтобы ты излечила меня от этой болезни.

В точности как она и предугадала. Надеясь, что ее голос прозвучит оскорбленно, Рен сказала:

– Ты понимаешь, что просишь меня совершить государственную измену?

– Да. – Хэл выглядел измученным, опущенные плечи свидетельствовали о поражении. Кровь запеклась на губах, темно-красная и яркая на фоне болезненной бледности.

– Откуда мне знать, что ты не врешь?

– Клянусь честью…

– Честью? Какой честью?

Отчаяние сквозило в его голосе.

– Клянусь перед твоей Богиней. Пожалуйста, обдумай это.

Его клятва поразила ее. Он уже говорил «пожалуйста», но в этот раз его слова прозвучали по-другому. Это было так искренне, так уязвленно, что что-то хищное вырвалось из нее на свободу и туго свернулось в животе, как гадюка. Рен облизнула губы.

– Ты правда ответишь на все мои вопросы?

– Да. На любые.

«На любые». Воины вроде него никогда не расколются во время допроса, но вот он здесь, предлагает себя. Измена или нет, только дурак упустит такую возможность.

– Не питай больших надежд. Пока я не узнаю, что это за болезнь, я не могу что-либо обещать тебе.

– Твоих попыток будет достаточно. – В его голосе прозвучало облегчение. Через мгновение Хэл добавил: – Хотя, если ты позволишь мне еще одну просьбу, не могла бы ты также исправить то, что сделала ранее?

– Почему я должна это делать? – Он заслужил это. Рен не была уверена, насколько сильно повредила внутренние органы, но даже растянутому подколенному сухожилию потребовались бы недели, чтобы зажить самостоятельно. – Это единственная гарантия, что ты снова не нападешь меня.

– Я не трону тебя. – Усталость в его голосе каким-то образом убедила ее.

– Ладно. Для начала я обещаю поставить диагноз твоей болезни и восстановить четырехглавую мышцу бедра. После этого мы еще раз все обсудим. Что-нибудь еще?

– На этом все.

– Тогда договорились. – Всего два слова, и она предала свою страну.

Хотя она действительно намеревалась вылечить его, произнести обещание вслух не осмелилась. Рен ожидала какого-нибудь приступа стыда. Зловещий разрыв грозовых туч. Однако ничего не произошло. Она полагала, что ей следует больше беспокоиться о том, насколько легким становится предательство.

– Только в этот раз не распускай руки, – добавила она.

Рен подошла к Хэлу, словно он был зверем в клетке: крадучись, размеренным шагом. Когда она опустилась на прикроватный стул и остатки адреналина исчезли, стало ясно, как сильно все болит. Она догадалась, что грудные мышцы были перенапряжены, если не разорваны. Пятнистые синяки темно-пурпурного цвета крови Богини уже начали расцветать на опухших запястьях и ползти к локтям.

«Дикарь». Он бы разорвал ее на части, если бы его собственное тело не отключилось. Ненависть, как пламя, горела в груди. Прямо сейчас ей хотелось принять горячую ванну и смыть боль, но сделка есть сделка. Так или иначе, она получит информацию о ее пропавших товарищах. Сначала она должна…

– Прости, – произнес Хэл.

Рен замерла.

– Что?

Краем глаза она заметила, как его взгляд блуждает по ее искалеченным рукам.

– Прости, что причинил тебе боль.

Смех забурлил в животе, и глаза чуть не наполнились слезами от усилий сдержать его. Он извинился? После всего, что он сделал с ее людьми, он решил извиниться за это? Он, должно быть, издевается над ней.

– Почему?

– Я не вижу необходимости в бессмысленном насилии или вражде с теми, кто мне помогает.

– Ты не видишь необходимости в бессмысленном насилии, – медленно повторила она. С каждым словом ее ненависть разгоралась все сильнее. – В это ты верил, когда убивал людей в битве на реке Мури?

Хэл выглядел почти удивленным.

– Я видела тебя в тот день. – Рен так крепко вцепилась пальцами в юбку, что они задрожали. – Я стояла в десяти футах от тебя, когда ты сразил моих товарищей, даже не пошевелив пальцем. Или ты уже забыл?

– Нет. – Он нахмурился и зажмурился. Если бы не жуткий отстраненный тон его голоса, она могла бы подумать, что он раскаялся. – Я помню.

– О, неужели? Тогда что же изменилось в тебе за последние четыре года? Все говорят, что люди не меняются.

– Возможно, это так. – Хэл говорил тихо, но каждое слово было холодным и твердым, как сталь. От этого волосы у Рен на затылке встали дыбом. – Как бы там ни было, я все еще прошу прощения.

– Я не прощаю тебя. Слова ничего не исправят.

Что-то промелькнуло на его лице, как рябь на спокойной воде. Она готовилась к его аргументам – жаждала их. Однако Кавендиш продолжал раздражающе молчать.

Конечно же, она права. Люди не меняются. Чудовище однажды – чудовище навсегда.

Рен заставила себя не обращать на него внимания, закатывая его штанину выше колена. Хоть в чем-то он походил на нее. Синяки расползались по бедру, как гниль, с отвратительными черными усиками.