Хорошо бы Коул поделился хоть одним яблоком со мной. А он смотрит на меня все с той же печальной почти улыбкой, как будто решает, дать ли мне яблоко, но понимает, что я не удержу и одного. И что ни к чему нам хвататься за одно яблоко – вдвоем мы только разобьем его еще сильнее прежнего.

Я отнимаю руку.

– Позволь мне помогать.

Он смотрит на мою ладонь.

– Ты хочешь узнать мою историю, – взгляд у него такой тяжелый, что я начинаю бояться, не потрескается ли от него моя ладонь.

– Однажды, давным-давно, жили мужчина, женщина и мальчик, они жили в месте, полном людей. А потом это место сгорело. И больше ничего не было.

Я стою не дыша, жду продолжения. Но Коул отворачивается, направляясь туда, где Ближняя заканчивается и начинается пустошь. Я никогда не видела моря, но Магда рассказывала мне о том, как катят бесконечные волны. Я представляю себе, что они похожи на эти, волны травы и вереска, только синие.

– Не очень-то хороший из тебя рассказчик, – замечаю я, надеясь увидеть в ответ улыбку, но Коул глядит на пустошь, и вид у него очень несчастный. Ветер все дует, завывает вокруг нас, тянет куда-то.

Только тут ко мне приходит понимание.

– Это твоя деревня сгорела? – спрашиваю я, по-новому увидев его серую, опаленную одежду, и вдруг поняв, почему ему ненавистно имя, которым я его нарекла.

– Господи, Коул… Ой, то есть…

– Все в порядке, Лекси. И имя хорошее.

– Лучше скажи мне свое настоящее.

Он отворачивается.

– Пусть будет Коул. Оно мне подходит.

Слышно, как отворяется дверь в домике, из него, ковыляя, выходят обе сестрички, Дреска постукивает своей клюкой.

Вернувшись к сараю, я осторожно выглядываю из-за угла и вижу их во дворе. Цепкие глаза Дрески вначале смотрят в нашу сторону, а потом на тропу на склоне холма. Я чувствую, что Коул подошел ближе и стоит у меня за спиной.

– Как тебе удалось выжить? – спрашиваю я прежде, чем успеваю понять, что спрашивать не нужно. Он молча смотрит на меня, взвешивая слова, перекатывая их во рту и словно стараясь проглотить.

– Пожар случился по моей вине, – шепчет он.

– Как? – Но его взгляд молит меня прекратить расспросы, в этом взгляде боль, тоска и что-то еще хуже. Коул старается дышать ровно, сжимает зубы, и мне страшно, что он вот-вот расплачется. Или закричит. Я понимаю, каково ему, потому что именно так сама чувствовала себя после папиной смерти: мне хотелось кричать, да только в легких совсем не было воздуха.

– Лекси, – начинает он. – Я не…

Но в этот самый момент слышатся мужские голоса, а бас Отто перекрывает всех.

Коул словно очнулся от транса – он вздрагивает, глаза темные, серые, губы сжаты в ниточку. Я толкаю его в тень сарая, прижимаю спиной к доскам.

Выглянув из-за угла, я пытаюсь разглядеть мужчин на краю рощи внизу, и наконец мне это удается. Кажется, они дерутся. Отто нетерпеливо машет рукой, показывает на что-то выше по склону. Несколько человек, отчаянно размахивая руками, отступают под кроны деревьев. Храбрости у них заметно поубавилось, ведь на вершине холма ждут ведьмы. Отто фыркает, отворачивается от них и продолжает подниматься по склону, но теперь в гордом одиночестве.

Дреска, бросив предостерегающий взгляд в сторону сарая, вздыхает и, скрестив руки на груди, оборачивается к тропе лицом.

Магда отползла на свой огородик-клочок, бесполезно бормочет что-то, обращаясь к голой земле, и совсем по-детски водит по грязи растопыренными пальцами. Отто все ближе.

* * *

Мы с Коулом вжимаемся в стенку сарая. Я задеваю его руку своей, и он проводит по ней пальцами. От этого прикосновения сердце у меня пропускает удар.

– Что привело тебя на самую окраину Ближней? – спрашивает Дреска, оценивающе оглядев моего дядю. Я приникаю к углу сарая, украдкой выглядываю.

– Хочу поговорить с чужаком, – отвечает Отто.

Коул крепче сдавливает мне руку.

Дреска хмурится сильнее прежнего, а в небе начинают собираться тучи. Она шумно вздыхает.

– Отто Харрис. Мы видели, как ты родился.

Магда разгибает спину.

– Мы смотрели, как ты растешь.

Когда сестры говорят, их голосам вторит странное эхо, так что, когда одна смолкает, а вторая заговаривает, они сливаются.

Дядя только нетерпеливо мотает головой.

– Совет обеспокоен присутствием в наших краях чужака, – заявляет он. – И причинами, по которым он сюда явился.

– Мы старше, чем Совет.

– И мы тоже оберегаем Ближнюю.

– Мальчик ничего не сделал. Мы ручаемся за него.

Взгляд Отто каменеет.

– А чего стоят ваши слова? – рявкает он. Глаза у него дергаются от волнения, от усталости он щурится. Без поддержки других дозорных, один он стоит не так уверенно, и я вспоминаю, как он, ссутулившись, сидел за столом, уронив голову на руки. Отто переводит дыхание и пытается успокоиться.

– Пропали двое ребятишек, и парень, которого вы прикрываете, под подозрением, – продолжает он, теребя бороду.

– Доказательства?

– Очевидцы, – Отто не обращает внимания на выразительное покашливание Магды. – Ну, что вы об этом знаете?

Лицо у него сейчас жесткое, строгое, он скрывает усталость, но глаза его выдают.

– Разве тебе есть дело до того, что думают две старые развалины? – ядовито выплевывает Дреска.

– Совету известно, кто забирает детей, – добавляет Магда со взмахом перепачканных землей пальцев.

– Не отнимайте у меня время, – грозно говорит Отто, – Что за ерунда.

– Вся Ближняя знает.

– Вся Ближняя забыла.

– Или пытается забыть.

Вся Ближняя пытается забыть? Я не успеваю это обдумать, потому что голоса сестриц начинают перекрываться и звучат неотступно, неотвязно.

– Но мы помним.

– Довольно, – Отто хватается за голову. Потом выпрямляется, расправляет плечи. – Я должен с ним переговорить. С чужаком.

Небо темнеет, того и гляди разразится буря.

– Он не здесь.

Магда взмахивает скрюченной рукой.

– Он там, на болотах.

– Где-то там. Мы не знаем.

– Пустошь очень велика.

Отто недовольно сдвигает брови. Он не поверил ни единому их слову.

– Я в последний раз у вас спрашиваю…

– Не то что, Отто Харрис? – рычит Дреска. Честное слово, я чувствую, как трясется земля.

Набрав в грудь воздуха, Отто решается посмотреть ей в глаза. Когда он начинает говорить, его слова звучат медленно и размеренно.