– Моя мама всегда говорит: «Когда вся надежда только на молитву, значит, надежды нет». Что ж, чтобы облегчить вашу задачу, буду носить бриллиант не снимая, на все званые вечера. Кстати, кому мы должны нанести визит?

Арчи тихо вздохнул.

– Иногда, – изрек он, – я сомневаюсь, что мне достанет силы выдержать оставшиеся двадцать пять дней.

Франсуа явился под вечер, когда мадам Шаплен помогала Амалии облачиться в розовое платье с серебром, в котором герцогине Олдкасл предстояло блистать на приеме у леди Эрлин, неутомимой светской сплетницы.

Дождавшись, пока за великой мадам и ее подручными закроется дверь, Франсуа достал шкатулку, пригладил волосы и сел.

– Вот шкатулка, о которой вы меня просили, мадам.

– А то дело? – спросила Амалия.

Франсуа скривился.

– Чуть было не сорвалось, – доложил он с отвращением. – Я нарядился прачкой, как и в прошлый раз, и, представьте себе, один из этих типов увязался за мной.

– Черт, неужели они тебя засекли?

– Нет, мадам, он это сделал с непристойными намерениями.

– Ангел-хранитель?

– Ага! Говорил всякие гнусности и норовил ущипнуть за зад.

– Но он тебя не узнал? – в тревоге спросила Амалия. – Что ты ему сказал?

– Что хорошо с женщинами, – без всяких околичностей заявил Франсуа, – так это то, что они могут и слова не сказать, и никто ничего не заподозрит. Я на все его слова отвечал хихиканьем, но на углу мое терпение лопнуло, и я уже хотел как следует врезать ему, да побоялся, что испорчу все дело и вы станете меня ругать.

Амалия вздохнула с облегчением.

– Франсуа, – объявила она, – ты заслужил дополнительную награду.

– Бедные женщины… – сказал Франсуа меланхолически. – Чего только им не приходится терпеть! В общем, я побывал у моей соотечественницы. Вы оказались правы: Лаймхауз уже променял ее на другую, так что она была только рада моему визиту. Я наговорил ей кучу комплиментов и разузнал немало интересного. По поводу подарков: у нашего баронета манера всем своим женщинам дарить одинаковые кольца. Как я понял, это что-то вроде знака того, что они с ним были. Мадемуазель Донж мне показала свое кольцо. Оно золотое, с небольшим рубином в обрамлении мелких бриллиантов, словом, не бог весть что. Заказывает он кольца у ювелира Лоусона, это совсем рядом с нами. Я…

– Прекрасно, Франсуа, – перебила его Амалия. – Помоги мне застегнуть цепочку.

– О! – Франсуа всплеснул руками. – Какой восхитительный бриллиант! Он настоящий?

– Да, но лучше не думай о нем. Говорят, он приносит несчастье всем своим владельцам… Спасибо, Франсуа. Итак, для тебя следующее поручение: ты женишься. Только не делай такого лица! Ты напоминаешь мне в этот миг моего дядюшку Казимира. Итак, ты – богатый француз… Держи, вот тебе деньги. Пойдешь к ювелиру Лоусону и закажешь ему кольцо для твоей невесты. С рубином и бриллиантами, понятно? Принесешь кольцо мне. Еще купи пару-тройку роз разных цветов, их надо засушить. Пустяковое дело… Да, и нужен мужской носовой платок. Хотя нет, платок не годится, это уже перебор. Может, лучше портсигар? Лаймхауз курит, я знаю из досье. Мне бы какую-нибудь вещь с инициалами, это было бы просто замечательно. Ты обыскивал его вещи, скажи, ты не помнишь, какой у него портсигар?

Франсуа смущенно кашлянул.

– Что такое, Франсуа?

– Видите ли, – несмело начал плут, – я тут… гм… В общем, когда вы велели мне раздобыть бумагу Лаймхауза и образец его почерка, я… м-м… Словом, я превысил свои полномочия.

– Ты спер портсигар? – тихо спросила Амалия.

– Да, мадам. Он был такой… такой… Словом, кто не был вором, тот меня не поймет. Это… как это называлось в газете? Экстатическое удовольствие, вот.

– Эстетическое, – поправила его Амалия. – Франсуа, ты гений! Давай портсигар.

– Он у меня в комнате, – сообщил Франсуа.

– Неси!

Через минуту портсигар уже был у Амалии в руках. Это и впрямь была изящная вещица, золотая, вся в великолепной гравировке, с инициалами владельца на крышке.

– Чудесно, – одобрила Амалия. – Итак, Франсуа, остаются розы и кольцо. Я на тебя рассчитываю. Если наши ангелы не дают тебе прохода, что ж, оденься негром, тогда, я думаю, тебе опасаться будет нечего. Кстати, можешь заказать себе такой портсигар у ювелира, я внесу это в общие расходы. Все-таки тебе будет приятнее иметь вещицу со своими инициалами, верно? Ну все, я должна идти…

Вечер у леди Эрлин превзошел все ожидания. Во-первых, его удостоила своим посещением герцогиня Олдкасл, о которой столько судачили. Во-вторых, присутствовал некий член королевской семьи, безгласный и малоподвижный, но одним своим появлением придавший обществу необходимый лоск. И в-третьих, на десерт, так сказать, был подан знаменитый журналист мистер Оскар Уайльд, довольно крупный ирландец с фарфорово-синими глазами и тщательно расчесанными волосами. Леди Эрлин была совершенно счастлива: имелись все основания полагать, что ее party[19]удалась на славу. Сама леди Эрлин была известна тем, что уже лет восемь ее возраст не менялся, застыв на цифре тридцать один.

– Если я скажу «тридцать», мне не поверят, а «тридцать два» – это, право же, слишком много! – так обосновывала она свой выбор.

Леди Эрлин была замужем, но если лорд Эрлин и существовал в природе, то он благоразумно не подавал признаков жизни. Злые языки утверждали, что его жена, эта красивая брюнетка с орлиным носом, вполне довольна таким положением вещей. И правда, нельзя было сказать про леди Эрлин, что она страдала. Она устраивала модные приемы, кружилась в вихре светской жизни, в общем, наслаждалась, как могла.

Среди гостей Амалия увидела несколько знакомых лиц: Беатрису и Стивена Эмберов, а также полковника Джеймса Хоторна, того самого, что был на ее с Арчи свадьбе свидетелем. Полковник поклонился Амалии, заметно смешавшись. После него подошел вертлявый молодой человек с худым лицом и волнистыми волосами. Арчи представил его как своего кузена Брюса. Пять минут спустя Амалия услышала, как кузен Брюс, увлекший Арчи в уголок, выпрашивал у него десять фунтов в долг.

За столом Амалия оказалась между мужем и ирландским журналистом, который с любопытством посматривал на нее. Как выяснилось из разговора, журналист когда-то написал пьесу о России[20]. Амалия поняла, что в ней было цареубийство, нигилисты и вовсю кипели возвышенные страсти, причем почему-то ни один театр не рискнул поставить эту галиматью. Мысленно Амалия воздала хвалу небесам: когда на Западе принимаются писать о России, то выходит либо злобный пасквиль, либо и вовсе чушь несусветная вроде «Михаила Строгова» Жюля Верна, который вышел фантастичнее любой фантастики, хотя история, в нем рассказанная, претендует на достоверность.