– Мы не должны шевелиться, – шепнул он. – Я так и знал, что она скоро начнет вить гнездо, когда я ее видел в последний раз. Это малиновка Бена. Она вьет теперь гнездо. Она останется здесь, если мы ее не спугнем.

Они медленно опустились на траву и сидели, не шевелясь.

– Сделаем вид, что мы совсем не смотрим на нее, – сказал Дикон. – А то она улетит навсегда, если заметит, что мы ей мешаем. Она теперь будет совсем другая, пока не совьет гнезда. Она будет более пуглива и сердита, и ей некогда будет летать в гости и болтать. Нам теперь надо сидеть тихонько, а когда она привыкнет к нам, я немножко почирикаю, и она поймет, что мы ей не будем мешать.

Он сидел совсем неподвижно и говорил очень тихо, почти шепотом.

– Если мы будем говорить о птичке, то я не могу не смотреть на нее, – сказала Мери тихонько. – Мы должны говорить о чем-нибудь другом. Я хочу тебе что-то рассказать.

– Что ты хочешь сказать мне? – спросил Дикон.

– Вот что… Ты знаешь… про Колина? – шепнула она.

Он обернулся и посмотрел на нее.

– А ты что про него знаешь? – спросил он.

– Я видела его. Я была у него каждый день на этой неделе. Он хочет, чтобы я приходила, и он говорит, что я заставляю его забывать о том, что он болен и скоро умрет, – ответила Мери.

Когда выражение изумления сбежало с лица Дикона, на нем выразилось облегчение.

– Как я рад! – воскликнул он. – Мне теперь легче! Я знал, что о нем нельзя говорить, а я не люблю ничего скрывать.

– И про сад… тоже не любишь скрывать? – сказала Мери.

– Я никогда ничего не скажу, – ответил он. – Только матери я сказал: «Мама, у меня есть тайна, которую надо хранить. Это не что-нибудь дурное, ты ведь знаешь. Это все равно что хранить в тайне, где свито птичье гнездо. Ты ведь позволишь?»

– Что же она сказала? – спросила Мери без всякого страха. Она очень любила слушать, когда рассказывали про мать Дикона.

Дикон ласково улыбнулся.

– Мама всегда такая, – сказал он. – Она взъерошила мои волосы, засмеялась и говорит: «Храни, сколько тебе угодно, тайн! Я тебя уже двенадцать лет знаю!»

– А как ты узнал про Колина? – спросила Мери.

– Да все, которые слышали про мистера Крэвена, знали, что у него есть маленький мальчик, который вырастет калекой, и все знали, что мистер Крэвен не любит, чтобы про это говорили. Люди очень жалели мистера Крэвена, потому что миссис Крэвен была очень красивая дама и они очень любили друг друга. Миссис Медлок часто останавливается у нас в коттедже, когда идет в деревню, и всегда толкует об этом при детях, потому что знает, что нам можно доверять. А ты как узнала про него? Когда Марта была дома, она была очень огорчена. Она говорила, что ты слышала, как он плакал, и стала задавать вопросы, а она не знала, что тебе сказать.

Мери стала рассказывать ему, как в ту ночь был ветер и разбудил ее, как она услышала далекие звуки жалобного плача, как этот звук вел ее по коридорам со свечой в руке и как она открыла дверь слабо освещенной комнаты, в углу которой стояла резная кровать с балдахином. Когда она описала ему маленькое бледное лицо Колина и его странные глаза с темными ресницами, Дикон покачал головой.

– У его матери, говорят, были такие глаза, только ее глаза всегда улыбались, – сказал он. – Люди говорят, что мистер Крэвен поэтому не может видеть мальчика, когда он не спит: его глаза так похожи на глаза матери… но они совсем другие, и лицо у него такое несчастное…

– Как ты думаешь, неужели ему хочется, чтобы мальчик умер? – прошептала Мери.

– Нет. Но он думает, что мальчику лучше было не родиться на свет. Моя мать говорит, что это хуже всего для ребенка. Мистер Крэвен готов купить что угодно для бедного мальчика, но хотел бы забыть, что он есть на свете. Он одного боится – что когда-нибудь взглянет на него и увидит, что он горбатый!

– Колин и сам так боится этого, что не хочет сидеть, – сказала Мери. – Он говорит, что всегда думает об этом и если почувствует, что у него появляется горб, то сойдет с ума и будет кричать, пока не умрет.

– Не надо бы ему лежать там и думать о таких вещах, – сказал Дикон. – Ни один мальчик не мог бы выздороветь, если бы думал все об этом.

Лисичка, лежавшая на траве подле Дикона, то и дело взглядывала на него, точно прося погладить ее. Дикон нагнулся погладить ее и несколько минут сидел молча. Потом он поднял голову и осмотрелся вокруг.

– Когда мы впервые забрались сюда, все было какое-то серое. Посмотри-ка вокруг и скажи мне, замечаешь ты какую-нибудь разницу?

Мери посмотрела и ахнула.

– Смотри-ка! – воскликнула она. – Ведь серое точно меняется. На него словно надвигается зеленый туман. Он похож на зеленую газовую вуаль.

– Да, и он будет становиться зеленее и зеленее, пока все серое не исчезнет, – сказал Дикон. – А угадай-ка, о чем я думаю?

– О чем-нибудь хорошем, – оживленно сказала Мери. – Это, вероятно, что-нибудь про Колина!

– Я думал, что если бы он был здесь, в саду, то он бы не думал о горбе, который вырастет у него на спине, а думал бы о листочках, которые распускаются на розовых кустах, и, пожалуй, был бы здоровее, – объяснил Дикон. – Я все думал, нельзя ли сделать так, чтобы у него явилась охота прийти сюда и полежать под деревьями в своей колясочке.

– Я и сама думала об этом почти каждый раз, когда разговаривала с ним, – сказала Мери. – Я все думала, сумеет ли он хранить тайну и можно ли нам будет когда-нибудь привезти его сюда, но так, чтобы его никто не видел. Я думаю, ты мог бы везти его колясочку. Доктор говорил, что ему нужен свежий воздух… А если Колин захочет, чтобы мы его привезли сюда, то никто не посмеет ослушаться. Он не пойдет ради других… и они, может быть, будут довольны, если он сделает это ради нас. Он может приказать садовникам, чтобы они не показывались на глаза, и тогда никто ничего не узнает…

Дикон что-то обдумывал, почесывая спину Капитана.

– Ему было бы хорошо, я уверен в этом, – сказал он. – Мы бы не думали о том, что ему лучше было бы не родиться на свет… Нас было бы трое детей, и мы бы смотрели, как идет весна… Это было бы, пожалуй, лучше, чем лекарства…

– Он так давно лежит у себя в комнате и так боится, что у него будет горб, что стал какой-то странный. Он знает очень многое из своих книжек… а больше ничего не знает. Он говорит, что так болен, что ничего не замечает, терпеть не может выходить из дому, не любит ни садов, ни садовников. Но он любит слушать рассказы про этот сад, потому что это тайна. Я не смею рассказать ему всего, но он раз сказал, что хотел бы его видеть.

– Мы когда-нибудь привезем его сюда, – сказал Дикон. – Я мог бы везти его колясочку… А ты заметила, как обе малиновки работали, пока мы тут сидели? Посмотри-ка, вон одна на ветке точно раздумывает, куда сунуть прутик, который у нее в клюве!