попав за стекло, потушит фитиль. Свет – это единственное, что спасает меня от… Я даже не знаю, от чего он меня спасает. Дикие животные, возможность заблудиться в темноте, упасть в овраг, сойти с дороги... Точно! Знание возникло само по себе – мне важно оставаться на дороге, самое страшное – это потерять свой путь. И даже если я сейчас не знаю, куда бреду в этой снежной пустыне, то обязательно вспомню. Потом, когда преодолею часть пути. Мысли у меня путались: то ли сказывались холод и пронизывающий ветер, то ли усталость от долгой дороги.

Грёбушки-воробушки, я обратил внимание на свою одежду и встал как вкопанный. Я был в холщовой рубахе на голое тело, таких же штанах и странных тряпичных ботинках без шнурков, замков, липучек. Ботинки на первый взгляд невозможно было снять, у них не было никакой системы, чтобы освободить ногу.

Почему же я в этом летнем наряде не мерзну? Я ощущал холод, напор ледяного ветра, острые снежинки и льдинки царапали лицо и голые руки, иногда даже залетая в косой воротник рубахи, но мне было совсем не холодно. Я абсолютно точно не замерзал, это очень необычное ощущение, когда ты знаешь, что вокруг стужа, но это никак не влияет на твое практически голое тело. Чудеса, да и только!

Я продолжил идти по занесенной снегом дороге. Это было непросто. Каждый, кто хоть раз попадал зимой на проселочной дороге в пургу, знает это странное чувство обостренного восприятия, когда буквально превращаешься в руки и глаза, вцепившись в руль и напряженно вглядываясь в снежную стену впереди: свет фар упирается в неё, и ты видишь гораздо ближе, чем та точка, в которой ты окажешься через секунду. Как комок нервов, ты готов в любой момент дернуть руль или дать по тормозам.

Вот так примерно и тут, я шел буквально на ощупь. Впереди видно только два-три метра дороги, шаг влево или вправо опасен тем, что потом дорогу можно и не найти –придется ходить кругами, чтобы заметить в этом снежном буране свой след. Куда я иду? Зачем я здесь? Эти вопросы меня в тот момент не интересовали. Я просто хотел выжить и шел вперед хоть куда-то. Дорога, точнее, тропинка, своим существованием внушала мне, что кто-то здесь ходит, а значит, и у меня есть шанс куда-нибудь выйти. К людям, к жизни, к теплу.

За спиной раздался шорох, от неожиданности душа ушла в пятки. Я буквально прыгнул вперед и обернулся. На месте, где я только что прошел, теперь стояла, покачиваясь на ветру и опираясь на палку, старуха. Она была в черном балахоне до пят, широкий капюшон был надвинут на глаза и скрывал верхнюю половину лица. Костлявые руки, синие от мороза, судорожно сжатые на палке почерневшие пальцы – её вид меня пугал до чертиков. Но я старался держаться с достоинством и подавить желание драпать что есть сил. Только бы не сорваться в безудержный бег, не разбирая дороги…

– Кто ты? – неуверенно спросил я, пятясь назад и выставляя вперед лампу.

Старуха подняла голову, порыв ветра откинул капюшон ей за спину, и я увидел её лицо. Оно было обветренное, потрескавшиеся от обморожения губы растянулись в улыбке, обнажив поломанные белые, как будто керамические, зубы. Но где глаза?! Их просто не было! На месте глаз медленно вращались черным водоворотом бездонные воронки, изредка в них вспыхивали огоньки. Старуха выглядела как смерть, только косы не хватало. Я остолбенел, не в силах пошевелиться, судорогой свело и ноги, и руки. Мы так стояли, наверное, полминуты, разглядывая друг друга, вот только она смотрела на меня с безумным оскалом своей улыбки, а я – с ужасом, буквально парализованный страхом.

– Стой! – произнесла она хриплым скрипучим голосом. От неожиданности я сделал шаг назад, запнулся за что-то и, не удержавшись на ногах, грохнулся в сугроб…

– Ну тебя лесом! – буквально вырвалось у меня. Пулей вылетев из сугроба, я понесся по снежной равнине подальше от неё – не разбирая дороги, проваливаясь по колено в снег, падая и вскакивая снова. Убежать за тридевять земель, только чтобы не видеть этих пустых глазниц – черных воронок. Это все, что мне хотелось в этот момент.

– Стой! – услышал я её голос над самым ухом, когда опять упал на колени, запнувшись за ледышку.

Да что такое?Она не отставала. Как она меня находит? Наверное, она видит свет. В моих руках была керосиновая лампа, её я и сунул в костлявые пальцы старухи, а сам что было мочи рванул в темноту. Да, я понял, как она следовала за мной и не отставала. Сейчас ситуация изменилась радикально: теперь уже я видел огонь лампы в её руках и просто удалялся от него, стараясь держаться на расстоянии, за пределами её видимости. Но она, очевидно, находила мои следы и упорно преследовала, не давая уйти. Так продолжалось долго – я убегаю, она догоняет. Ну, если точнее, то бреду по колено в сугробе, а она медленно идет следом.

Пурга тем временем стихла, тучи рассосались и выглянули звезды, миллиарды звезд, объединенных в созвездия и туманности. Плотность их на небе указывала, что мы точно не на земле – таких ярких красок и звездных скоплений я раньше никогда не видел.

Наконец дошел до конца снежной равнины, но, на мое удивление, закончилась она вовсе не оврагом, а обрывом, за которым раскинулось такое же звездное небо, как и наверху. От неожиданности у меня закружилась голова, понимание, что сверху и снизу небо, ударило по моей психике похлеще боксера – чемпиона водокачки.

Вот и все. Некуда бежать. Я лег на спину и раскинул руки. Нужно отдышаться… Стало смешно, что наконец-то я понял значение пословицы «Перед смертью не надышишься». Пока я смеялся в голос, старуха приблизилась, но что-то в ней изменилось, вроде стала даже ниже ростом. Я спрятался за ледяной нанос и смотрел, не отрывая взгляда, на приближающуюся фигуру.

Это точно была уже не старуха… а маленькая замерзшая фигурка, в её руках керосиновая лампа была большой, на ветру развивались не седые, а темные волосы. Она подошла поближе, и я увидел девочку, по возрасту – школьницу младших классов, на побелевшем от холода лице были самые обычные глаза – голубые, с длинными ресницами. Но, как я понял, она ничего не видела, она шла, опустив лампу к ноге, может, конечно,