плиты его доспеха резко расширились, отбрасывая сонм многоруких сразу всеми способами: и боевой импульс-волной, и ударом контр-излучений, и барьером грубых силовых щитов. Исчадия разлетелись в стороны, нескончаемо мечась и вопя. Фазовый наконечник очертил в воздухе мерцающий след, разрубая сразу десяток тел и разрушая их зыбкую структуру — они распадались в тающие клочья столь же быстро, как и рождались на свет. Оберон атаковал размашисто, сдержанно и точно, без малейшего промедления и колебания, бил без промаха, максимально эффективный в каждом движении.

Уран, конвульсивно сжимаясь обратно в человеческую фигуру, отступил к самому краю платформы. Его волосы растрепались, словно в бурю, глаза безумно сверкали, а рот исказился широко и нечеловечески, артикулируя вселенский Хаос — и из распахнутого зева вырвался парализующий волю и разум вой:

«Твой сын страдает и гибнет, ты не сможешь его спасти, ААААААА!»

Оберон глухо взревел и нанёс молниеносный удар, но не в ту сторону, где якобы изогнулся вопящий владыка, а туда, где он был на самом деле. Копьё пронзило сердце Урана, удар выдавил его из складок воздуха и преломлений света, в которых хаосит прятался, сводя слабых духом с ума.

— Хаос… отвергнет… смерть… — прохрипел владыка, упав на колени. Его сердце пыталось распасться на атомы и снова сложиться, избежать смертоносного удара, но уже не могло. Из огромного разреза по пробитой груди толчками лилась кровь, а в глазах застывало неверие.

Широкая ладонь Ривендаля легла поверх черепа и закрыла искажённое лицо, блокируя связь владыки с хаосом частиц. Сотни искажений, рвавшихся к ним со всех сторон, смолкли и растаяли, будто их не было. Наступила тишина, отравленная хрипом и хлюпаньем агонии Урана — вернее, его темпоральной проекции на Планету судьбы.

— Когда я сражался с вами на пороге гибнущего дома, у меня не было глаза сайн, — тихо сказал Оберон. — Я уже отдал его сыну. Но и без него я сумел вас одолеть. А здесь, один на один и с даром Древних… брат мой, неужели ты верил, что у тебя есть шанс?

— Нет, — прохрипел Уран. — Но я… должен был… как и ты…

Оберон опустил голову, его могучий кулак сжался, копьё плавно вышло из тела, и все увидели, как растёт и удлиняется наконечник, превращаясь в карающий клинок. Человек-гора замахнулся — и выветрился, как тает тяжёлый, пугающий сон, сначала реальный, но тут же проходящий бесследно.

Одиссей стоял опустошённый и поражённый, тяжело дыша.

Он победил и остался в игре.

Но то, что он сейчас узнал, противоречило не только официальным хроникам, тому, как сражение за Ольхайм и падение Ривендалей вошло в историю. Это противоречило тому, что думал сам Фокс. Ведь он встречался с отцом, живым и смертельно израненным в битве, в последние секунды его жизни, когда находился вне времени в глубинах Сердца истины, реликта сайн. Ведь отец проиграл ту битву, Ольхайм пал и был оставлен, а династия Ривендалей и союз наследников канули в историю. За изгнанным сыном никто не пришёл, потому что некому было прийти.

Если система архаев ошибается, почему-то дала сбой или другим образом не соответствует реальности, то это просто будоражащий морок, который лучше забыть. Но если темпоральная проекция аутентична… Если настоящий Оберон не пал в смертельном поединке с тремя врагами на ступенях рухнувшего дома — а победил… То как и почему он всё же проиграл и погиб?..

Одиссей замотал головой, сейчас было не время думать над этим, и у него практически не осталось сил. Все непрерывные часы испытаний, новых и разных, на пределе умственных способностей и в захлёстывающей быстроте, без отдыха и даже без воды, с тройным расходом нервов… Он выбился из сил.

Перед ним хрипел Уран, он должен был выветриться и исчезнуть вместе с Обероном, но остался, вцепившись фибрами проекции в несчастное тело змея и не желая уходить, сопротивляясь самой системе, породившей его.

— Ты… — прошепелявил умирающий, глядя отрешённо. — Маленькое отродье… наследник без наследия… Дай мне убить тебя… Во имя…

Уран замерцал по контуру — не так, как было все предыдущие, не синим цветом, а недобрым грязно-серым. Одиссей рывком упал на колено и протянул руку прямо в пробитую грудь.

— Хватай! — крикнул он. — Ну!

Два чешуйчатых хвоста оплелись вокруг человеческой ладони, Владыка пугающе застонал, потянувшись к ним сразу всеми частями тела и окончательно потеряв человеческий облик. Фокс едва успел отпрыгнуть, когда мерцание сделалось резким и угрожающим, а потом фшшш — и безумца стёрло.

Купол арены тоже стал грязно-серым, сверху вспыхнул белый символ угрозы и неисправности, сбоя. Невидимая сила подтолкнула Одиссея и вышвырнула прочь, Шера среагировала быстрее всех и прыгнула, поймав человека в полёте, пытаясь приземлить его в воду. Схазма отстала буквально на полсекунды, её вытянутые щупальца оплели летящего Одиссея вместе с кошкой и мягко опустили их вниз. Какая забота.

К счастью, поле Древних было уже на месте, оно появилось сразу же, когда Фокса вышвырнуло с арены, без зазора, и Схазма не смогла его убить. Она улыбнулась и отступила, лес щупалец, кружась и волнуясь, стих.

— Ш-ш-ш! — яростно оскалилась Шера и отпрыгнула, отбежала по воздуху прочь.

Ана была уже рядом на случай, если придётся вмешаться, но ей не пришлось.

— Сбой и перезагрузка, — удивился Охотек откуда-то сбоку, но на него никто не глянул, все смотрели, как внутри купола арены проходит аннигилирующая волна, затем купол исчезает, по чёрной платформе идут импульсы-разряды, но быстро спадают. Купол явился снова, вспыхнул синий символ готовности и наступила тишина.

— А вот и порядок.

— Кха-кха, сссс, — хрипло прошипело из пушистого рукава.

Там зашебуршало, и наружу высунулась голова межпланетного археолога.

— Добрый день, профессор, — невозмутимо сказал Одиссей.

— Ну, скорее «прощайте», — проскрипел смущённый змей. — Меня же сейчас, ммм, ликвидирует с планеты. Должен признать, вы провели небанальный и находчивый финт. Но в связи с неизвестными историческими обстоятельствами наши бойцы нежданно сползли с ума…

— Совпадение темпоральных проекций двух исторически конфликтующих личностей большой силы вызвало сбой системы, — ровно сказала Ана.

— Да-да, бешеные враги попутали хвосты, — ворчливо согласился Свийс, что у крулианцев означало обезуметь. — И этот сбой, кажется, ликвидировали самым решительным образом…

Он посмотрел на человека растерянно, снизу вверх.

— Если бы вы меня не дёрнули так вовремя, боюсь, меня бы… ликвидировало вместе со сбоем.

— Профессор, Древние вряд ли бы допустили такую потерю, — совершенно серьёзно сказал Фокс.

— Хм. Надеюсь, что так, надеюсь, что так.

От волнения змей заёрзал, переползая по руке детектива, и тот собрал волю в кулак, противостоя щекотке с царапкой, которые наждачным бризом пронеслись по плечу и локтю. Старый стратег, конечно же, не пользовался крулианской блестиркой для полировки чешуй, и был таким же чёрствым наощупь, как и по характеру.

— В любом случае, итог ясен, — вздохнул Свийс. — Я проиграл, а вы победили. На сей раз честно. Что ж, поздравлю. Желаю всем дальнейших успехов, пусть это пожелание и нелогично. И хоть мы друг друга не вспомним, но всё же…

Змей зажмурился, ожидая, когда исчезнет. Он прервал фразу на самом интригующем моменте, чтобы пропасть эффектно, как Лум Весельчак… Но не пропал. Прошла минута.

— Короче, система посчитала его нейтрализованным и забыла, — усмехнулся с набитым ртом молчавший до того Охотек. Который, оказывается, давным-давно сидел в удобном раздувном пушекресле и лакомился десятками инопланетных деликатесов, заполнивших маленький столик, парящий перед ним! И всё это внутри бледного контура Древних и внутри сотни своих луковых полей.

— Вот презренный богатей, — восхищённо протянул крулианец. — В любой ситуации обитает с комфортом. Эй, а поделиться с остальными? Мы все хотим пить и есть. Ну, кроме каменного чурбана и этой маньячной фабрики по производству щупалец.

Геометрис до сих пор не оправился от увечий, он тихо парил в стороне, подрагивая и не участвуя в обсуждении. Кажется, он бормотал что-то себе под нос, то есть, едва слышно двигал рокочущим треснутым кругом туда-сюда, рромм, рромм.

— Есть? Кушать? — внезапно проснулась маленькая хистеройка, она высунулась из-под облегающего космосьюта у Аны под подбородком, потянулась и стала пронзительно-голубой. — Конечно, я очень хочу есть,