– И куда ты пойдёшь? – Йозеф снова начал порочную игру. – Разве не знаешь, в каком состоянии домишко твоей матушки после того, как низину затопило?

– Уж лучше на улице, но одной, – голос дрогнул, но я не сдалась. – Я найду своё место.

Я всем сердцем любила дом Йозефа, ставший мне родным. Любая мысль о том, что придётся покинуть насиженное гнездо, отдавалась неприятной щекоткой в теле. Только выбора не оставалось. Рано или поздно я должна была решиться и выйти из золотой клетки. И я вытиснулась между прутьями, расцарапав кожу. Только что.

Наружность казалась слишком большой и незнакомой. Но в голове уже зрел план. Несколько ночей я проведу на старой квартире, пока не сниму приличную комнату где-нибудь на окраине. А потом – займусь расторжением брака. Нам обоим будет лучше поодиночке.

– Остынь, Сирилла! – Йозеф выкинул руки вверх.

– Я спокойна. Я совершенно спокойна. Да и ты сказал то, что сказал, на холодную голову. А значит, был честен.

– Пережди хотя бы ночь, а потом решай!

– Не об этом ли ты мечтал, Йозеф? – я улыбнулась, спускаясь с лестницы. – Вот и радуйся. Покровители осуществляют твои надежды.

Краснота обдала щёки Йозефа. Опасность задрожала в воздухе запахом пота и жгучего перца. Казалось, ещё мгновение, и он кинется на меня. Порвёт одежду в хлам, раздробит кости, раздерёт кожу на лоскуты. Я привычно подняла руки к груди, желая защититься, но тут же уронила их снова. Он всегда рад видеть мой страх, но на этот раз я не буду потакать его играм.

Я боролась с желанием покорно опустить голову, повиноваться, покаяться, лишь бы не доводить дело до битвы! Но и понимала: это ознаменует мой новый проигрыш. Моё падение после первого полёта. Я всегда знала: в тот день, когда я не опущу головы, затянувшемуся фарсу придёт конец. Это станет концом моего «до» и началом «после».

Боевой огонь в глазах Йозефа потух. Краснота отлила от лица и спустилась на шею. Понимание того, что конец уже наступил, должно быть, дошло и до него.

Буря оставила Йозефа и Сириллу на разных берегах реки. Нас больше не существовало.

***

Проводить незваную гостью было делом совести.

Всю дорогу до остановки я не знала, куда себя деть. Храмовница всячески меня поддерживала: должно быть, видала и не такое. Только мне её речи были, что ушедшему припарки.

Я посадила женщину на повозку до Храма Вершителей. Ссыпала пригоршню мелких монет в ладонь кондуктора в качестве оплаты проезда. Когда храмовница подняла руку, прощаясь, я отвела взор, сделав вид, что наблюдаю за птицами. Я надеялась, что больше никогда не увижу эту милую женщину: ни по делу, ни на улице. Дел натворил Йозеф, а стыдно было мне.

Возница хлестнул мерина поводьями, и повозка тронулась. Скрипя разболтанными колёсами, она скрылась за поворотом и растаяла в море садовой зелени. Когда цокот копыт сошёл на нет, и улицу объяла тишина, от сердца отлегло, и я, наконец, вздохнула с облегчением. Мои пять минут позора миновали. Инцидент исчерпан. Осталась только ноющая рана в памяти, и прикасаться к ней не хотелось.

Не хотелось и возвращаться в дом Йозефа, что стал чужим мне: а в одиночестве – и подавно. Я слишком хорошо знала, чем это чревато. Только выхода не оставалось. Мне необходим хотя бы минимум вещей на первое время. И монеты, припрятанные на чёрный день от любопытных глаз. Маленький запас, который может спасти мне жизнь.

Пройдя ещё пару кварталов на север, я вышла к стоянке наёмных повозок. Не веря удаче, попыталась договориться с одним из возниц о срочной транспортировке вещей. Старый нефилим охотно пошёл на диалог. Цену, правда, заломил такую, что в голове невольно воскресло желание перекантоваться в доме Йозефа ещё ночку. А то и нырнуть назад в опостылое болото будней и стать прежней покорной женой. Притвориться, что никогда не обижалась на Йозефа и принимала с благодарностью любое унижение. И сделать вид, что не слышала слов, которые ранят сильнее пуль.

Но цена моей свободы была гораздо выше. Поэтому я заглянула в сумку, пересчитала сбережения в кошельке и, невесело кивнув, залезла в повозку. Но предупредила, что расплачусь лишь по завершению сделки.

Деревья бежали по обочине навстречу, и, поравнявшись, уходили назад. Колёса подпрыгивали на кочках и хрустели мелкими камушками. Я то и дело жмурилась, преодолевая желание заплакать. Привычное рушилось, как карточный домик, и становилось чужим. Я сама выдрала себя из старого мира. Но когда резала по живому, даже не подозревала, что рана будет так саднить и кровоточить. Теперь я болталась в невесомости, без зацепок и точек отсчёта. И не знала, что случится завтра.

Но больше всего пугала не неизвестность. Самым страшным казалось то, что путь назад ещё был! Я могла вернуться домой и сделать вид, что ничего не произошло. И остаться в привычном мире, на старой роли. Ведь скорее Йозеф примет меня снова, чем отпустит. Поворчит для вида, но примет! Он может презирать меня, но отрицать, что я нужна ему, глупо.

Почтенные Покровители, уж лучше бы у меня не осталось шансов!

Повозка остановилась у дома, и я вытерла глаза. Спрыгнула в траву, едва не запутавшись в подоле. Но пока шла по мощёной тропке к воротам, слёзы нахлынули снова. Я ущипнула себя за плечо, надеясь, что боль заглушит грусть. Нельзя, чтобы Йозеф видел моё состояние и пытался на нём играть. Он не упустит такой случай! За долгие годовые циклы совместной жизни я слишком хорошо узнала мужа.

Долго собиралась прежде, чем толкнуть дверь. А когда решилась – она на удивление легко поддалась. Странно, что Йозеф не заперся. Видимо, ждал. Я тоже стала для него предсказуемой. Не сосчитать, сколько раз я пыталась уйти и возвращалась вновь.

Знакомая гостиная показалась холодной и мрачной. Чужой. Она больше не обнимала и не тянула к себе, а наоборот: стремилась вытолкнуть, как чрево – нежеланного ребёнка. Свет, проникающий сквозь широкие окна, померк и стал мутным и матовым, как в склепе. Лишь одно оставалось неизменным: Йозеф сидел на своём любимом месте. Лохматая черноволосая макушка, как и прежде, торчала из-за спинки кресла.

Услышав мои шаги, Йозеф лениво поднял голову.

– Вернулась? – сонно проговорил он.

В груди разлилось сомнение: тягучее и липкое, как жжёный сахар. Выбросило щупальца сквозь кожу и окрутило запястья. И я вдруг обнаружила, что не хочу ничего менять. Здесь – моё гнездо, и я не желаю улетать. Подняться бы в спальню, прилечь на кровать и, смакуя приятную усталость, наблюдать, как над горизонтом разливается красный закат. Вычеркнуть бы из памяти последние два часа!

Но иногда нужно пойти наперерез своим желаниям, чтобы получить большее. Сдаться всегда просто. А я развязала войну. И теперь обязана идти до конца.

Хотя бы раз я должна выстоять!

Я сжала руки в кулаки: так крепко, что молния боли взлетела к локтям, прожигая кожу. Вдохнула, чтобы умерить сердцебиение, ставшее невыносимым. И лишь после этого произнесла: