– Какой список? – Она наморщила лоб, не понимая.

– Черный, Маша! В черный список! – Он глянул на нее без неприязни, просто с укором. – Я теперь все время буду у них на карандаше, потому что веду себя странно, не как все. Потому что люблю ночами кататься на снегоходе. Потому что приехал тридцать первого декабря к понравившейся мне девушке и пытался пригласить ее вместе встретить Новый год.

– Пригласил?

Судорожно вздохнув, она прикусила губу, вспомнив свое тридцать первое декабря. Врагу не пожелать!

– Нет. Не пригласил. Она не открыла. – Он сощурил глаза и снова оглядел ее со странным интересом. – Она погибла. Ее убили, и меня пытаются в этом обвинить.

– Я здесь ни при чем. – Маша мотнула головой, и собранные в хвост кудряшки заметались туда-сюда.

– Ты как раз при чем. – Он сократил между ними расстояние на два шага и погрозил ей пальцем. – Ты дала повод полиции усомниться в моей честности и порядочности, подумать, что я могу быть причастен. А это скверно, Маша!

– Приношу свои извинения. – Она резким движением распахнула дверь. – А теперь уходите.

Он, делающий осторожные пробные шаги, снова замер и качнул головой.

– Нет, Маша. Я никуда не уйду. Я теперь все время буду с тобой рядом. На тот самый поганый случай, что кому-то понадобится тебя убить.

– Меня? За что? – Она делано удивилась, но судорожно сглотнула, а он успел заметить.

– Вот за это, Маша, – ухмыльнулся он догадливо. – За то, что ты знаешь, кто и почему мог убить твою подругу. Знаешь и молчишь, потому что боишься и не веришь полиции. Сомневаешься, что они могут тебя защитить. Кому нужна детдомовская девчонка? Кто станет за нее на баррикады лезть? И ты будешь молчать до последнего. Сидеть, как глупая мышь, дрожать от страха и ждать.

– Чего ждать? – Голос изменил ей, странно треснув.

– Когда за тобой придут так же, как пришли за твоей подругой. Ну!..

Он подошел к ней почти вплотную. Она ощущала его горячее дыхание на своем лице – оно пахло лимоном.

– С полицией сотрудничать не стала, а со мной? – Его пальцы тронули ее локоть, пробежались до плеча и легонько сдавили. – Мы же с тобой теперь вроде как оба пострадавшие. Я успел раньше тех, кто придет тебя убить, Маша. Ну? Мы вместе или врозь? Ты доверишься мне? Позволишь мне тебе помочь?

– Но как?

В голове отчетливо зазвучали страшные стоны и плач Тани, услышанные ею полчаса назад по телефону. Это было предупреждением. С ней сделают то же самое. А она не хочет! Она не может так закончить свою жизнь. И из-за кого? Из-за Таньки!

– Ты должна довериться мне, Маша. – Он уже шептал в самое ухо и прижимал ее к себе. Она чувствовала животом и грудью грубую ткань его куртки. – Ты должна довериться мне и пойти со мной. Сама, не по принуждению. Только так я смогу помочь тебе. Ты готова?

Она дрожала всем телом, прижимаясь к человеку, которому нельзя было верить, которого не стоило впускать в дом, которого нельзя было слушать и без конца говорить ему «да». Но его голос завораживал, убаюкивал все ее страхи. Рядом с ним неожиданно оказалось спокойно и хорошо, как когда-то в раннем детстве. Маша не помнила родителей, лишь это вот ощущение защищенности и тепла.

Через полчаса, выходя из своей квартиры с дорожной сумкой, она наткнулась на соседа дядю Игната. Тот поднимался по лестнице с пустым мусорным ведром.

– Далеко собралась, пигалица? – спросил он, оглядев ее снаряжение.

– На отдых. Путевку купила горящую. Решила слетать. Столько всего навалилось, – выпалила она скороговоркой заученный текст. – Если вдруг меня будут спрашивать, скажите, что я буду через десять дней. Хорошо?

Подходя к лифту, она обернулась. Сосед стоял у своей двери и озадаченно смотрел на ее дорожную сумку. Трусливая мыслишка, что все еще можно отменить, вернуться в квартиру, пожаловаться соседу, позвонить Горелову, скользнула маленькой юркой ящерицей и пропала. Двери лифта распахнулись, и Маша вошла внутрь.

Снег все сыпал и сыпал. Он только что расчистил проход к бане, а тропинку тут же замело.

И конца краю не было его работе – бесполезной, нудной, тяжелой. Сергей Николаевич Огнев остановился, уложил руки на громадный скребок для снега, напоминающий ему ковш от маленького трактора, и прислушался к ноющей боли с левой стороны груди. Сносно: ныло, но причин для тревоги не было.

– Это позвоночник. Не сердце, – порадовал его доктор на прошлой неделе. – Надо больше двигаться, Сергей Николаевич.

Жена сидела рядом на больничной кушетке и все слышала. Теперь она решила его угробить, вручая с утра то громадный скребок для расчистки снега, то топор.

– Алена, у нас газовое отопление в доме, опомнись! – пытался он возмущаться.

– Будем топить камин. Это красиво, уютно, тепло. И газ заодно сэкономим.

У нее на все был готов аргументированный ответ, и ему приходилось махать топором по три часа, чтобы его супруга могла сэкономить и насладиться видом горящих поленьев, сидя с вязанием в удобном мягком кресле.

– Сереженька, идем пить чай, – выглянула из дома Алена без пяти одиннадцать.

Она во всем была приверженцем традиций, все устраивала по расписанию. Завтрак в восемь. Чаепитие со свежей выпечкой в одиннадцать. В два пополудни обед. В семь ужин. И стакан кефира перед сном.

Иногда ему хотелось бунтовать, и он нарочно опаздывал к столу. Или приходил раньше. Супруга ворчала, но кормила, а потом ворчала снова и гнала его на принудительные работы на участке. Зимой он чистил дорожки от снега. Весной копал грядки, летом их поливал. Осенью сгребал листву. А ел и спал по расписанию.

Сергей Николаевич глянул на часы: десять пятьдесят восемь. Он воткнул скребок в снег и медленным шагом двинулся к крыльцу. Он понимал, что, невзирая на свое бунтарское настроение, жить без всего того, что делает вокруг него жена, не сможет. И молился, чтобы уйти раньше ее. Пусть ворчит, муштрует, но дышит и живет как можно дольше.

Он стащил с ног валенки с широкими голенищами, снял ватник, ушанку, пригладил перед зеркалом поредевшие волосы и пошел в кухню. Привычно встал на пороге и оглядел стол.

Голубая в мелкий синий цветочек скатерть. Белоснежная посуда. В центре блюдо с печеньем. Сегодня сдобное с творожной начинкой – он заказал. Супруга в легком синем платье. Хорошо причесана. Белоснежный передник. Все, как с картинки журнала. Он это любил.

– Руки вымыл? – привычно спросила она.

– Да, – так же привычно соврал он.

Чего их без конца мыть? Он же не был нигде, только во дворе.

– Присаживайся, Сереженька. – Жена села на привычное место и неожиданно с тревогой глянула на окно. – У нас сегодня будут гости, милый.

– Да?