Ольги. Они дошагивали последний из намеченных на тот день километров. Когда наконец выбрали место для привала, Ольга, не снимая рюкзака, опустилась прямо на землю, и Георгий увидел ее лицо — оно было покрыто крупными каплями пота и в сентябрьских сумерках казалось очень больным и усталым.

— Что с тобой? — громко спросил Георгий.

Ольга от его голоса вздрогнула и вымученно улыбнулась.

— Ничего. Сейчас пройдет. Живот схватило.

— Давно?

— С полчаса.

— Что же ты сразу не сказала?

Все они были измучены тяжелейшим переходом. И, наверно, его голос прозвучал не слишком-то ласково… Ольга не ответила, прикрыла глаза. Георгий снял с нее рюкзак, отцепил спальный мешок и не раскрывая расстелил его на земле.

— Ложись, пока палатку поставим.

— Воды дай, — слабым голосом попросила Ольга.

Он дал ей свою фляжку, Ольга сделала глоток и поморщилась:

— Теплая. Набери из реки.

Георгий зачерпнул из реки кружку ледяной воды. Ольга с жадностью выпила и прилегла на мешок. Он принялся торопливо ставить палатку и все время поглядывал на Ольгу, но все же не заметил, как она встала. Коля Барсуков тронул его за руку и молча повел головой, Георгий резко повернулся и увидел, что Ольга, согнувшись, продирается через заросли. Он кинулся за ней. Ольга громким, чужим голосом сказала:

— Не надо, я сейчас.

Пойти за ней Георгий не осмелился, несколько долгих минут стоял и слушал странные, нечеловечески грубые звуки, доносившиеся из сумерек. Ольгу рвало. Потом она медленно вышла, вытирая рот платком, сказала:

— Ну вот, теперь легче… Наверно, съела что-нибудь не то.

Вдвоем с Колей они быстро поставили палатку. Ольга легла. Георгий примостился рядом, взял ее за руку. За стенами палатки было необычно тихо. Потом Коля негромко позвал их ужинать, и Ольга сразу сказала:

— Ты иди, я не буду.

— Надо поесть, — нерешительно сказал Георгий, не зная, действительно ли ей это нужно.

— Нет. Чаю принесешь.

Чай она даже допить не смогла — ее тут же вырвало. И тогда Георгий совсем потерял голову. Сжимая руками большое горячее тело Ольги, он торопливо упрашивал ее:

— Ты не бойся, Оленька, ладно? Это ерунда, сейчас выпьешь бесалолу, и все пройдет. Ты, главное, не волнуйся, я ведь тут, рядом с тобой… Ты полежи пока спокойно, а к утру все пройдет.

— Не надо, — неожиданно сказала Ольга, отворачиваясь от него, он не понял, к чему относится это «не надо», и ей пришлось попросить: — Руки убери. Больно.

Он, торопясь, убрал руки, — левую из-под спины, правую с плеча. Ольга отчужденно попросила из темноты:

— Убери тут… сам, я не могу.

— Ну конечно, о чем ты говоришь!

Он посветил фонариком по стенкам палатки, но ничего не нашлось, и он полез наружу, но никак не мог расстегнуть деревянные застежки полога, и тут же чьи-то пальцы помогли ему. Георгий на четвереньках вылез из палатки и сразу увидел три пары ног — Барсуков, Макаренков и Волков стояли прямо против входа. Он поднял голову, увидел снизу их большие бородатые лица, неясно выделенные из тьмы скудным светом костра, и его собственная поза показалась ему какой-то чрезмерно унизительной, он быстро выпрямился, покачнувшись, молча нарвал травы и снова влез в палатку, вытер темно-коричневую лужицу на клеенчатом полу, посвечивая фонариком. Ольга молча лежала, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Георгий слегка коснулся ее волос. Ольга невнятно сказала:

— Иди, я спать буду.

Он выбрался из палатки и сел к костру. Коля дал ему кружку с чаем. Все избегали смотреть на него и как будто боялись спросить об Ольге. Когда он отставил кружку, Макаренков тут же сказал:

— Мы сейчас с Михаилом за врачом пойдем. Если повезет, завтра к вечеру обратно будем.

— Сейчас? — переспросил Георгий. — Темно ведь.

— Темно не темно, а идти надо. — Макаренков поднялся. — Авось бог не выдаст — свинья не съест. Дайте на всякий случай карту.

Георгий вынул из планшета карту, отдал Макаренкову, огляделся. Тяжелая, густая тьма была вокруг лагеря. «Как же они пойдут?» Он безучастно наблюдал, как трое склонились над картой. Наконец Макаренков решительно встал.

— Все, нечего тут глядеть. Дорога все равно одна, захочешь — не заблудишься. Авось к утру до Бугара доберемся, а там, глядишь, какая-нибудь живая душа объявится. Дайте еще пару батареек, бутылку спирта, да тронемся.

Перед уходом Макаренков сказал Георгию:

— Ты… это самое, больно-то не переживай. Приволокем мы врача, из-под земли достанем. Может, и ни к чему он вовсе, да береженого бог бережет.

Ушли Макаренков и Волков. Чуть отступили от костра — и словно сгинули, такая темень была. Только шаги по гальке еще с минуту слышались да мелькнул бледный отсвет немощного фонарного лучика. Георгий знал, что Макаренков таежник опытный и, если можно пройти, пройдет обязательно. Вот только можно ли, да еще ночью, после тяжелого дневного перехода? И кто знает, что еще Шельма впереди подбросит…

Он осторожно подошел к палатке, прислушался. Дыхания Ольги не было слышно. «А если умерла?» — страшно подумалось Георгию.

Он еще не знал, что так спокойно, с комфортом, молодые не умирают. Если смерть не настигает мгновенно, молодые умирают в мучениях, криках и ужасе, и все это еще предстояло увидеть и услышать Георгию. А пока он приказал себе: «Спокойно! Она просто спит».

Ночь прошла без происшествий. Иногда Ольга стонала, Георгий, дремавший рядом, тут же просыпался, осторожно касался ее горячей руки, дважды давал аспирин. А под утро она сказала, что ей стало легче, и через несколько минут спокойно заснула. «Слава богу!» — суеверно подумал Георгий и выбрался наружу.

Часа три он просидел у костра и почти успокоился. А потом Ольга позвала его.

— Не закрывай, — попросила она, когда он стал опускать полог.

Он посмотрел на нее, и снова ему стало страшно. На сером, заострившемся лице ее неестественно ярко блестели высветленные болью глаза.

— Больно? — ненужно спросил он, и Ольга хрипло сказала:

— Да, очень.

— Тебе нужно что-нибудь?

— Не знаю… Нет. Ничего. Сядь рядом.

Она влажной, горячей ладонью схватила его руку и прикрыла глаза. Он попытался расстегнуть молнию спального мешка, чтобы пощупать ее живот, но Ольга тут же скривилась от боли.

— Нет, нельзя… — И невпопад добавила: — Хватит.

— Что хватит?

— Ничего… Очень пить хочется.

— Я сейчас, — заторопился Георгий, поднимаясь, но Ольга крепче сжала его руку.

— Нет, нельзя, я знаю. Полотенце намочи.

Когда он вернулся с мокрым полотенцем, Ольга встретила его прямым, немигающим взглядом — словно не узнавала.

— Оленька, ты что? — потерянно спросил Георгий. — Очень больно?

— Очень, — тихо сказала Ольга. — Но ты не спрашивай. Расскажи что-нибудь.

— Что? — некстати переспросил он, и она с внезапным раздражением отвернула голову.

— О