Кузякин стал смотреть, стараясь быть снисходительным и не показывать скуки.

— Что же, вполне профессионально, для газеты подошли бы, — сказал он. — Но сюда фотоаппарат нельзя пронести, с разрешения судьи, а он не разрешит.

— Можно мне посмотреть? — спросила учительница сольфеджио и стала перебирать снимки, на которых были изображены жанровые портреты разных людей, снятые на улице: продавщица выглядывала из ларька, гаишник нагнулся к открытому окну машины, прохожий в задумчивости остановился у витрины… — Да вы настоящий художник, вы что-то сумели услышать там, — сказала Алла, увлекаясь фотографиями: вот парень и девушка увидели друг друга на мосту, вот встретил голубя на бульваре только что научившийся ходить ребенок… Она посмотрела на Рыбкина с удивлением: — В них есть что-то истинное, в ваших снимках.

— Это я на плохонькую технику снимаю, объектив нужен специальный для такой съемки, и лучше «Никон», — объяснил польщенный фотограф. — А откуда у радиоинженера «Никон» с телеобъективом, он три тысячи баксов стоит, разве что «Жигули» мои старые продать…

— Вы только людей снимаете или также пейзажи? — Алла говорила с ним без лести и даже как бы сама с собой, но Фотолюбитель мгновенно расцвел.

— Только людей, — начал он объяснять, уже не видя ни Журналиста, ни Старшины и никого вокруг, — и не просто людей, а меня интересует тема встречи. Я снимаю все, что только вижу по этой теме. Вот, скажем, люди встречаются, а могли бы и не встретиться никогда. Вот, скажем, нас четырнадцать человек тут, а как это вышло, что все мы здесь?

— Понятно, — сказала Алла. — И вы думаете, что это все случайно?

— Я думаю, да, — с жаром сказал Фотолюбитель. — Но это не важно. Важно, что встреча…

В дверь заглянула секретарь судебного заседания Оля:

— Перевозка приехала, сейчас будем начинать…

Присяжные потянулись в зал.

Пятница, 30 июня, 11.30

Готовясь начать заседание, Виктор Викторович привычно оглядел зал, где всегда была только мама Лудова, и увидел рядом с ней мужчину в ковбойке, который сидел, словно вцепившись в скамейку. Кузякин уже узнал в нем три дня назад оправданного Палыча, за ним узнали другие видевшие его присяжные и наконец Лудов, которому и в голову не приходило увидеть тут бывшего сокамерника, да и изменился он сразу на воле. Человек в зале старался не смотреть на Лудова, но взгляды присяжных, которые не могли удержаться и косились в ту сторону, не укрылись от прокурорши.

— А кто это у нас сегодня в зале, ваша честь? — спросила она судью.

— А я… Я публика, посмотреть пришел, — отозвался Палыч глухо, не вставая с места и еще сильнее вцепляясь в скамью.

— Товарищ публика, вы можете не отвечать прокурору, — сказал Виктор Викторович, распушив усы и почти не скрывая раздражения самоуправством прокурорши. — У нас открытое судебное заседание, вы можете сидеть и слушать, но если будете нарушать порядок в зале, мне придется вас удалить, уж знаете ли уж.

Палыч благодарно закивал, отводя глаза.

— Государственный обвинитель, вызывайте вашего свидетеля…

Прокурорша растерялась: что-то тут было не так, но никакой инструкции на такой случай она не могла вспомнить. Она выглянула из зала, чтобы вызвать свидетеля, но в фойе сначала махнула рукой Тульскому. Он встал со скамейки, где сидел безучастно, делая вид, что ждет вызова в соседний судебный зал.

— Ты знаешь того мужчину в клетчатой рубашке? — Она специально оставила дверь в зал приоткрытой, чтобы Тульский мог его увидеть.

— Знаю, — сказал Тульский, даже не поглядев, — Выяснил уже. Это сокамерник Лудова по изолятору, его три дня назад в соседнем зале присяжные оправдали.

— Востриков! — громко крикнула прокурорша свидетелю, которому вовсе не было нужды так кричать, и тихо прошипела Тульскому: — Как же ты его пропустил сюда? Для чего ты вообще тут сидишь?!

Когда прокурорша скрылась за дверью вслед за свидетелем в старомодном костюме и с орденом на лацкане, Тульский подсел к другому свидетелю, который остался в коридоре. Этот был одет, напротив, в модный льняной пиджак и сразу же целомудренно сложил руки на кожаном портфельчике.

— Нет, вы слышали? — сказал ему Тульский задушевно, — Для чего я тут сижу! Да чтобы вы друг с другом не передрались и не удрали, Гребельский. Вот так они вас готовят, прокуроры эти да следователи. Так что вы уж, пожалуйста, не удирайте. И ни с кем не разговаривайте, и курить не ходите, и в сортир тоже не ходите, а иначе Эльвира Витальевна вас расстреляет. Понятно?

Выполнять дурацкие поручения прокурорши, черт знает как получившей свою должность и трясшей в суде сиськами, да и полковника Кириченко, который, может, и кончал что-то там, но ни хрена не смыслил в следствии, матерому оперу Тульскому было, конечно, обидно, но он успокаивал себя иронией. А что жизнь редко бывает устроена справедливо, это он знал по многим своим делам.

Пятница, 30 июня, 11.40

— Востриков Василий Васильевич, — отвечал тем временем на первый вопрос судьи свидетель в костюме. — Бывший директор Тудоевского радиозавода.

Этот свидетель был, может быть, первым, кто своей внешностью не вызывал недоумения у присяжных, и даже орден у него на лацкане смотрелся органично, как сразу отметила Актриса. Ответы его тоже звучали толково и обстоятельно.

— Когда и как вы познакомились с подсудимым? — спросила прокурорша.

— Нас познакомил Александр Васильевич Пономарев, это было, наверное, в девяносто четвертом году. Нет, позже, — поправился свидетель. — В девяносто четвертом я познакомился с самим Пономаревым. Кто-то нас свел в министерстве, забыл, как оно в то время называлось, все же тогда менялось каждый день. В общем, речь шла о том, что надо спасать оборонную промышленность, ну а радиоэлектроника, сами понимаете… Ну, во всяком случае раньше так считалось…

— Вы уж там уж не отрывайтесь от темы, — заметил ему судья, впрочем вполне благожелательно, — Вопрос был про знакомство с Лудовым.

— Да-да, сейчас. В общем, Пономарев предложил схему приватизации той части нашего завода, где было производство товаров народного потребления, то есть телевизоров, мы делали знаменитую марку «Финиш».

— Без оценок, пожалуйста, — уже строже сказал судья. — Знаменитые там и прочее. Просто «Финиш». Тогда понятно. Мы все с присяжными смотрели «Финиши». Ну а подсудимый тут при чем? Он же, по-моему, тогда был в Китае?

— Вот именно! — обрадовался свидетель. — Он еще и не появился. Меня только что назначили директором завода в Тудоеве, завод разваливался, как и все в те годы, надо было что-то делать, а тут я познакомился в министерстве с Пономаревым, и он предложил схему приватизации за ваучеры. Стали все это готовить, собрание, акции, туда-сюда. А телевизоры наши, то есть «Финиши», перестали покупать. Что правда, то правда, — сказал свидетель, доверительно повернувшись к Лудову и кивая ему в клетку.